По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Но если у Достоевского черт выступает как орудие морального выбора, то у По он лишь казнит героя, который вовсе не испытывает никакого раскаяния. По использует фигуру черта в качестве художественного приема: черт – исполнитель кары за преступление, и только. Преступление интересует По-художника исключительно как свидетельство иррациональности человека, его одержимости, склонности поступать назло себе. В отличие от Достоевского По не писал о проблемах этических прямо. Его больше интересовало художественное изображение психологии преступника; воздерживаясь от прямых моральных оценок, По, так сказать, предвосхитил известный принцип натурализма. Противоречивость человеческой природы – один из вопросов, по которому писатель расходился со сторонниками оптимистического взгляда на человека. Об этом – его рассказ «Бес противоречия» (1845). Героя По не оставляет мысль о совершенном им убийстве (кстати сказать, ради получения наследства), и он пытается спастись от нее бегством: «Я мчался как сумасшедший по запруженным людьми улицам. Наконец прохожие, заподозрив что-то неладное, бросились за мной следом. И тогда я почувствовал, что моя судьба решена… Вдруг словно невидимый дьявол ударил меня по спине широкой ладонью. Долго сдерживаемые слова признания вырвались из моей души»[345]. «Бес противоречия», или «непреодолимое желание поступать назло себе», толкает героя к признанию. «…мы могли бы счесть этот дух противоречия, – замечает автор в эссеистической части рассказа, – прямым подстрекательством сатаны[346], если бы не знали, что иногда он действует во благо»[347]. Здесь заявлена важная мысль о связи добра и зла: рука Сатаны выбивает признание из героя, который отнюдь не испытывает раскаяния. Подчеркнем, что в отличие от героев По герои Достоевского (Иван Карамазов, Ставрогин, Раскольников) испытывают глубокие душевные муки и в конце концов казнят себя за совершенные ими преступления.

Кроме определенного сходства функций черта у По и Достоевского, можно говорить и о совпадении в облике потусторонних персонажей в их произведениях. Так, в рассказе «Бон-Бон» дьявол наделен запоминающейся внешностью. «Линии его фигуры, изрядно тощей, но вместе с тем необычайно высокой, подчеркивались до мельчайших штрихов потертым костюмом из черной ткани, плотно облегавшим тело, но скроенным по моде прошлого века. Это одеяние предназначалось, безусловно, для особы гораздо меньшего роста, чем его нынешний владелец. Лодыжки и запястья незнакомца высовывались из одежды на несколько дюймов. Пара сверкающих пряжек на башмаках отводила подозрение о нищенской бедности, создаваемое остальными частями одежды… На этом субъекте не было и следа рубашки; однако на шее с большой тщательностью был повязан белый замызганный галстук…»[348] (курсив мой. – Э.О.). Заметим попутно, что по сравнению с ранним вариантом рассказа «Бон-Бон» («Проигранная сделка», 1832)[349] описание черта претерпело значительные изменения. Взамен римской тоги на нем появился кургузый костюм, вместо аккуратного галстука и крахмальной рубашки – засаленный галстук, повязанный на голое тело.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что внешность героев четырех рассказов По, при всем разнообразии черт, которыми автор наделил обитателей преисподней, не имеет какой-либо социальной – или строго исторической – конкретики. Писателя заботила главным образом эстетическая сторона дела, а в создании нужного художественного эффекта ему было мало равных. Достоевский, напротив, наделил своего героя узнаваемыми чертами, характерными для представителей определенного социального слоя, а именно «бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве»[350]. Это «известного сорта русский джентльмен, лет уже немолодых… с не очень сильной проседью в темных, довольно длинных и густых еще волосах и в стриженой бородке клином. Одет он был в какой-то коричневый пиджак, очевидно от лучшего портного, но уже поношенный, сшитый примерно еще третьего года и совершенно уже вышедший из моды… Белье… было грязновато, а широкий шарф очень потерт. Клетчатые панталоны гостя сидели превосходно, но были опять-таки… слишком узки… Словом, был вид порядочности при весьма слабых карманных средствах»[351] (курсив мой. – Э.О.). Если сопоставить нарисованный Достоевским портрет с приведенным выше описанием внешности странного визитера в рассказе «Бон-Бон», можно отметить удивительные совпадения. Это и потертость, поношенность костюма, и грязноватое белье, и несоответствие моде, и контраст различных частей одежды, и необычность деталей, таких, например, как галстук на голое тело, белая пуховая шляпа не по сезону, черный облегающий фрак и – одновременно – папильотки (последняя деталь – в рассказе «Черт на колокольне»).