По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Возможно, Бодлер не особенно интересовался современными науками, равно как и Достоевский, несмотря на инженерное образование, никогда не обнаруживал большого любопытства к современным научным открытиям, которые зачастую становились символами прогресса (или идеи прогресса); правда, с По дело обстояло иначе, но тем не менее интерес к современным наукам не привел американского писателя к вере в прогресс.

«Эврика» – вслед за другими текстами, среди которых выделяется линия, идущая от «Аль Аараафа» к рассказам зрелой поры[184], – свидетельствует о внимании, знании и глубоком понимании автором новейших достижений науки, астрономии и философии. В них он черпал элементы своего метода, против них выдвигал возражения, высказывал о них догадки, сооружая интеллектуальное здание, где ему предстояло собрать воедино все свои идеи, предложив в конечном итоге концепцию абсолютного единства Вселенной. Это было такое видение мира, до которого человек доходит только после смерти, хотя поэт, используя исключительную способность своего воображения[185], способен приблизиться к нему через откровение или интуицию.

При всем своем интересе к науке По никогда не считал ее абсолютом, божеством; наоборот, он постоянно указывал, что «счастье не в знании, а в его приобретении!» «Познать навсегда значит узнать вечное блаженство, но всезнание стало бы демоническим проклятием»[186]. По мнению По, в стремлении к абсолютному знанию проявляется гордость духа и человеческое безумие (hubris), и, соответственно, необходимо расслышать «в мистической притче древа познания и его запретном плоде, приводящем к смерти, ясное предупреждение, что знание не есть благо для человека при несовершеннолетии его души»[187]. Таким образом, проблематика По заключается не в науках как таковых, а в том, что́ они могут значить для интеллектуальной позиции современного человека, который, подчиняясь «грубому математическому разуму схоластики»[188], отделяет себя одновременно и от «чувствования» в паскалевском смысле, и от «вкуса»: возомнив себя Прометеем, преисполненным гордыни и высокомерия, он начинает «красоваться и ощущать себя Богом»[189]. Убедившись в «верности слова Прогресс» – то есть, в сущности, в перформативном значении этого слова, – современный человек хочет «контролировать естественные законы природы», вместо того чтобы «позволять себе им следовать, – именно так он готовит себе ад».

Ход рассуждений Бодлера почти такой же, однако основания его несколько отличны; они в целом менее продуманны и слабее аргументированы в сравнении с выкладками По. И если любознательность Бодлера в области литературы, философии, эстетики поистине безгранична и со временем лишь усиливается, то интерес поэта к научному знанию или к техническим нововведениям эпохи практически ничтожен и чаще всего выражается только в едкой критике. Под влиянием Жозефа де Местра и По (которых он открывает для себя почти одновременно[190]) Бодлер часто выступает с желчными диатрибами против прогресса, например в статье «Всемирная выставка (1855)»: