В исторической перспективе главная, если не единственная ценность подражания европейскому декадансу в Америке заключается в протестном, бунтарском характере этих имитаций. В Америке 1890-х кружки декадентов и мир богемы занимаются культуртрегерством, пытаясь насадить на «гранитных скалах»[721] Нового Света экзотические орхидеи, вывезенные из Лондона и Парижа. Для них демократический реализм с его пуританским морализмом и назидательностью – воплощение отсталости и безвкусицы, равно как и высмеянная еще Марком Твеном в «Томе Сойере» сентиментальная беллетристика 1860 – 1870-х гг. с ее культом безответной любви, безвременной смерти, невинного детства и «милого дома». Они воюют и с викторианской традицией благопристойности, и с «цивилизацией больших денег», где писатель, «как наемный ландскнехт»[722], работает на заказ и за плату, угождая издателям и вкусу демократической публики.
Уир определяет американский декаданс через гюисмансовское «наоборот», подчеркивая его контркультурный характер по отношению к национальной традиции уходящего века. Учитывая, что именно на рубеже веков США вступают в новую, «имперскую» фазу исторического развития, спор между американскими декадентами и Хоуэллсом приобретает дополнительный смысл: каким быть американскому «ампиру»? Будет ли это нравственная, крепкая и здоровая, «мускулистая» (muscular) литература в духе республиканского Рима – или утонченная, изысканная и гедонистическая культура, как в имперском Риме периода упадка?
Разумеется, американские адепты европейского декаданса не могли составить сколько-нибудь серьезной конкуренции американскому мейнстриму. Но тем более отважным оказывается их демарш, движение «наоборот»: «…переводы европейской литературы и увлечение прерафаэлитами сами по себе не заслуживают названия “декадентства” – это высказывание верно, но только не для Америки, поскольку именно этот тип эстетического мировосприятия идет вразрез с культурой 1890-х, с ее все усиливающимся пафосом морализма, силы и здоровья»[723], – уверен Уир. Рассмотренный с этой точки зрения заимствованный и подражательный американский декаданс стал важным обертоном переходной эпохи 1890 – 1900-х и первым камнем, положенным в основание американского модернизма.
Форма бытования американского декадентства – богема, артистическая среда, сообщество свободных художников. Это еще одна новая реалия в культуре переходной эпохи. «Бегство в Богему… в Америке не обрело ни формы, ни цельности литературного направления… Хотя ее непосредственное влияние на нашу литературу носило спорадический характер, оно способствовало перестройке нашего наивного взгляда на искусство»[724], – считает Г. Левин. Подражательность и «иностранность» заимствованной из Старого Света модели бегства в богему подчеркивал и Томас Бир, автор книги о богеме 1890-х «Сиреневое десятилетие. Американская жизнь конца девятнадцатого века»[725]. По аналогии с британскими «желтыми девяностыми», Бир предлагает считать американские девяностые сиреневыми, отсылая читателя к известному высказыванию Уистлера: «Сиреневый – это просто розовый, который пытается стать лиловым» («Mauve is just pink trying to be purple»). Сиреневый цвет символизирует состояние перехода – начавшийся отход от пуританских ценностей и обаяние «запретного плода»: аморальности, гедонизма и прочих примет «упадка» и «вырождения».
Четыре центра американского декадентства в 1890-х – Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско и Бостон. В этих городах возникли клубы богемы и появились маленькие декадентские журналы и издательства. В Чикаго «Stone & Kimball» (1894 – 1898) издавало произведения Х. Гарленда, поддерживавшего тесные дружеские связи с чикагской богемой, Т. Харди, Г. Джеймса, Р.Л. Стивенсона, переводы Верлена, Малларме, А. Франса. «Stone & Kimball» выпускало и журнал «The Chap-Book», посвященный искусству и словесности и проникнутый богемным и космополитическим духом. Он стал органом чикагской богемы. Особым авторитетом в Чикаго пользовался Габриэле д’Аннунцио: здесь сложился кружок его почитателей и подражателей.
В Бостоне вестником богемы был журнал «The Mahogany Tree». Консервативная бостонская богема, сохраняя традиционные сильные связи с бывшей метрополией, ориентировалась преимущественно на британские образцы – Рёскина, Пейтера, Уайльда и прерафаэлитов. Особый интерес представляет богемно-декадентская культура Нью-Йорка и Сан-Франциско. Постоянная и живая связь с Европой, в первую очередь с Францией, импорт духа и образцов европейского fin de siècle были отличительной чертой нью-йоркской франкофильской богемы. Что касается калифорнийской богемы – старейшей в стране, то именно здесь появляется «новый Эдгар По» – Амброз Бирс. Логично было бы предположить, что среди кумиров Гринвич-Виллидж и калифорнийской «Bohemian Grove» почетное место занимали Бодлер – «крестный отец» декадентства и символизма, первый среди про́клятых поэтов, и король готических ужасов По. Однако в реальности все обстояло не так просто.