Плотский грех

Марти Фейн танцующей походкой, что-то радостно приговаривая, направился в сторону Уолтера, довольный ночной выручкой. Это был его район, причем так долго, что ему никогда не приходило в голову, что кто-то может попытаться его отобрать. Если посмотреть, сутенером он был хорошим, то есть заботился о своих девочках, следил за их внешним видом, не бил их без повода и давал им достаточно денег, чтобы поддерживать пристрастие к наркотикам или их детей, хотя и то, и другое было лишней морокой, которой Марти предпочитал избегать, вышибая со своего участка по-настоящему страшных баб.

Его машина – умеренно старый «Кадиллак», тюнингованный, как у заправского сутенера, – была припаркована на территории, примыкающей к тыльной стороне здания муниципалитета. Когда Марти, пританцовывая, двинулся в ту сторону, Уолтер параллельно с ним направился туда же, незаметный, как отражение сигаретного дыма в полированном столе. У машины Марти помедлил, оглядываясь и прислушиваясь, потом, обойдя вокруг, открыл дверь пассажирского сиденья. Забравшись коленками на это сиденье, он стал копаться в бардачке. В это время к нему змеей протянулась рука и, закрыв ему рот, одновременно рывком поставила его на ноги. Затем две руки обхватили его за шею, и он свалился на дорогу, без сознания, но и без серьезных повреждений.

Уолтер увидел, как тропинка на его мысленном плане раздвоилась, но решение, которую из двух ветвей ему выбрать, было принято молниеносно. Перевернув неподвижное тело, он абсолютно невозмутимо вогнал нож Марти в основание горла, вспорол его до самого подбородка и вытащил нож. Как он себе и представлял, наружу вытекло не так много крови, но парень захлебнулся ею, не издав ни звука.

Уолтер извлек из кармана Марти пачку денег. Еще две пачки были в бардачке вместе с полуавтоматическим пистолетом сорок пятого калибра и запасной обоймой. Все рассеянно перекочевало в куртку Уолтера, но ум его был поглощен глазами Марти, которые открылись как раз перед тем, как в его горло вошел нож.

В три часа утра Уолтер был уже внутри стены, не запачканный ни единой каплей крови. При свете фонаря он пересчитал деньги, большей частью пятерки и десятки: всего оказалось около полутора тысяч долларов. Теперь он сможет купить бензин!

В половине четвертого он нажал на кнопку переговорного устройства в своей комнате.

– Привет, это Уолтер. Я знаю, что ночь еще не кончилась, но нельзя ли мне выйти ненадолго? Я пробыл здесь почти сутки, и у меня затекли ноги. Только пройтись, пожалуйста!

Ему ответила Джесс.

– Догадайся, кто вернулся досрочно? Не хочешь сыграть в покер или в шахматы? Или поговорить – после прогулки, конечно!

– Прогулка, потом поговорить, – сказал он. – Здесь было так скучно.

Еще один прорыв! Уолтер знает, что такое скука.

Суббота, 17 августа 1969 года

В три часа утра, удивившись, почему машина Марти Фейна припаркована так долго, экипаж патрульного полицейского автомобиля нашел сутенера лежащим на дороге неподалеку. Была глухая ночь, настоящий час ведьмовства, когда спят даже кошки и тараканы, когда девочки Марти не могут уже ожидать клиентов, а сам он должен быть дома, в своем маленьком дворце на Аргайл-авеню.

Кармайн самолично взялся за это дело и привлек Делию в качестве помощницы. Эйб и его команда занимались убитыми красавчиками, Донни мог заняться уличными преступлениями, Базз был в отпуске, а Делия так раздосадовалась из-за своих Женщин-теней, что, вероятно, сочла бы за благо выписывать штрафы за неправильную парковку.

Убийство давно работавшего на районе сутенера вызвало повсеместную сенсацию, и если ни горя, ни слез не было замечено в глазах официальных лиц, тем не менее новость вызвала шок, озабоченность – словом, некую определенную и сложную форму скорби. Ибо Марти Фейн уже столько продержался, что стал, в сущности, непременным атрибутом улиц. Особый мир, поддерживавшийся влиянием Марти Фейна, теперь осиротел, и ему грозили всевозможные неприятности, которые обычно приходят на никем не контролируемый участок: никем не управляемые девочки, алчность и насилие. Несмотря на свою долгую историю в этом бизнесе, Марти был сравнительно молод: ему было всего сорок пять. То есть не настолько стар, чтобы дожить до того возраста, когда на периферии твоего района кружат хищники, готовясь напасть. Теперь же в эти жаркие августовские дни начнется война за территорию.

– Он умирал очень медленно, бедняга, – сказал в прозекторской Гус Феннелл. – Интересная, необычная техника. Не припомню, чтобы такое преподавали в учебном лагере для новобранцев в Квонтико[50] или каком-то еще подобном месте.

– Медленно, но беззвучно, – заметил Кармайн. – Разрезана гортань.