Читаем Площадь Разгуляй полностью

Не берусь представить, как чувствовала себя она, когда слепнувшими уже глазами искала в партере лицо сына… Не видя его… Не имея лишней доли секунды пытаться увидеть… В темном зале… Между пируэтами…

Не тогда ли в ее потрясенном воображении возникла молитва–проклятие усатому упырю? Не тогда ли, впервые, повторяя потом изо дня в день, просила она Бога покарать мучителя собственными его детьми и внуками — их ненавистью к отцу и деду своему, их испоганенными им жизнями!.. И Он услышал.

И точно исполнил просьбу–мольбу к Нему… Да только и она сама, и Эмиль, после их московского «свидания», так до конца жизни из депрессии не вышли. Их страхи и беспокойство Маннергейма усугубила начатая чекистами с убийства Александра Кутепова охота на активных деятелей белого движения. Эти грозные для него события заставили Карла Густава серьезно позаботиться о безопасности сына и внука. Поэтому с десяток лет он был спокоен за них. Но в 1939 году Сталин начал штурм «Линии Маннергейма». И тогда он обращается к бывшему однокашнику Эмиля по факультету агрикультуры в Мюнхене – рейхсфюреру СС Гиммлеру: это именно в его функцию входит охрана жизни граждан Германии. Генрих Гиммлер ответил тотчас, предложив Эмилю с сыном занять аппартаменты в особо охраняемом районе Берлина — Далеме, по Рейнбабен Аллее.

Эмиль и Карл Густав–младший поселяются там…

Пока происходили эти малозначащие события, началась Вторая мировая война, напрочь разорвавшая связи между Катериной и Эмилем с Карлом–младшим. Прежде, до 1938 года, хоть какие–то обрывки сведений о жизни сына и внука доходи–ли до нее — через обрывки лент кинохроники, организуемые Карлом и переправляемые неведомыми ей путями, или по линии ТАСС и ВОКС. После финских, 1938 года, гастролей Давыдовой, которой Катерина бездумно доверилась, назвав ей имя «знакомого — Маннергейма», и ВОКС, и ТАСС немедля исключили ее из абонентов кинохроники. Оставались лишь ежедневные, по 5 минут, передачи на коротких волнах, которые по–русски наговаривал сам Карл Густав, а Катерина слушала по модному тогда приемнику «СВД-9». Хоть что–то…

Война между тем шла. Приемники у граждан СССР отобрали. Тяжко было на душе великой актрисы. Не радовали непонятно как приходившие к ней кратенькие, как телеграммы, анонимные приветы… Шел 1942 год. Родные и сослуживцы Карла Густава напомнили ему: скоро отстучит маршалу 75! И подумал тогда старик: что пожелал бы он в подарок к такому своему юбилею? Только внука увидеть, которого любил, и который тоже очень любил деда. Но каким образом? Балтика в огне.

Проливы заблокированы. Воздух перекрыт. Опасно! Очень опасно! И отпустит ли Карла его отец? Густав все же решился – побеспокоил Гиммлера снова в его штаб–квартире в восточно-прусском Летцене. И тот вновь откликнулся.

4 июня 1942 года в ставку Маннергейма прибыл Гитлер.

Незадолго до своего отбытия из восточно–прусского же Растенбурга он распорядился доставить в Финляндию Карла Густавамладшего. Встретились они все у маршала в его штабном поезде, где вместе с генерал–фельдмаршалом Кейтелем и еще двумя немцами поздравили счастливого деда…

…О встрече 4 июня 1942 года маршала Маннергейма и рейхсканцлера Гитлера рассказал мне Лейба Абрамович Хентов (он же Ростовский Семен Николаевич, он же Эрнст Генри) — «журналист–интернационалист», в свое время сделавший все для прихода к власти в Германии Национал–социалистической рабочей партии и ее вождя. Но кем был «тот молодой человек лет 16–ти», представленный Гитлером юбиляру, он не вычислил! Раскрываю эту тети–катеринину тайну «близости Маннергеймова внука германскому фюреру». В нее посвятил меня генерал Павел Миронович Синеокий, узнавший подробности от участника встречи фон Бюлова, офицера ВВС Германии. Позднее объявился еще один свидетель ее — австриец Шенк.

В 1943 году дом по Рейнбабен Аллее в Берлине, где жили Эмиль с сыном, разрушила бомба. При расчистке завалов Эмиль был тяжко изувечен. Семь лет госпиталей. И смерть в 1950 году, за месяц до кончины отца.

<p><strong>Глава 116.</strong></p>

…Не упомню, каким числом августа 1940 года подписан был ордер на мой арест. Но знаю — по смерти Степаныча и по прочтении послания Сталину, которое я отправил 28 августа. В конце концов, совесть моя требовала исполнить долг перед товарищами: сообщить главе государства о преступлениях в подчиненном и ему детдоме. И если была некая корысть в моем этом спонтанном действии, то только чтобы взять на себя – только на себя! — все мыслимые последствия наших с Аликом (и с девчонками) «действий» с записками и сведениями. Конечно, хотелось очень, чтобы Степаныч узнал каким–то образом, что его внук может не только исподтишка, но в открытую Сталину предъявить обвинение в преднамеренном детоубийстве.

Только вот… успеет ли Степаныч узнать?..

…В память печальных для НКВД событий — налета на семьи братьев Сегал — схватить меня, шестнадцатилетнего, в тот же злополучный дом № 43 по Ново—Басманной прискакали пятеро.

Перейти на страницу:

Похожие книги