Площадь Разгуляй

Постоянный кардиолог. Когда–то, еще в годы Мировой войны, работал он в одном из маминых лазаретов. На Гражданской служил у Исаака Савельевича Баранова. Вновь с моими родителями встретился уже в середине 20–х годов. Привел его к нам Абрам Борисович Топчан, лектор 2–го Мединститута, где мама вела курс. Она познакомила Этингера с Григорием Ивановичем Россолимо, и уж тот свел его со Сперанским, восходящим тогда под патронажем своего именитого коллеги на педиатрический Олимп. Мне неизвестно, почему Георгий Несторович Сперанский не пригласил Якова Гиляриевича Этингера к себе. По рассказам Минны Яковлевны Рацер, как раз в это самое время Сперанский искал опытного кардиолога, знакомого с посттравматическими проявлениями. Впоследствии Этингер попал в окружение Александра Васильевича Вишневского и автоматом очутился в САНУПРе Кремля. С самого начала этой околоправительственной деятельности он стал сперва участковым, а чуть позже — личным лечащим врачом Екатерины Васильевны Гельцер. Очень часто — и естественно — такие персональные врачи превращались в близких друзей дома своих пациентов. Ведь секретов от своего доктора быть не может, коль скоро сама жизнь твоя и твоей семьи со всеми ее секретами и тайнами зависит от мастерства и порядочности такого всеисцелителя. Так сперва и было у тетки Катерины с Яковом Гиляриевичем. Но по мере совершенствования режима и ужесточения его свирепости отношения между пациентом и врачом усложнялись. Постоянные скандалы в САНУПРе просачивались за пределы его империи. Волчья грызня за злачные места и могущественных подопечных в ЦЕКУБУ и в «кремлевке» естественным образом отталкивали нечиновных пациентов от рвущихся в чиновники еще вчера таких милых, таких своих в доску докторов, умевших, оказывается, не только лечить горло, но и перехватить его «за яблочко» у своего доброго коллеги, заподозренного в конкурентных намерениях. Отношения доктор — пациент еще более усложнились, когда первого попросту приставили ко второму.

В рутинной обыденности первые по–кошачьи окарауливали каждый потенциальный прыщ на задницах вторых, их домочадцев и чад. Попутно истаивая верноподданно от переполняющей их любви к родной семье пациента. И безо всяких колебаний тотчас вослед посещению любимой семьи ночными гостями забывали ее адрес. В лучшем случае, не предавая по собственной инициативе своих уже бывших подопечных. Что, между прочим, каким–то образом обнаруживалось окружающими и почиталось гражданским подвигом… Однако, положение сотрудника САНУПРа обязывало. И обязывало весьма определенно, в том числе подпиской о сотрудничестве. И здесь собственная инициатива не требовалась — инициатива заложена была в инструкции, неукоснительно исполнявшейся всеми без исключения сотрудниками высокого учреждения, призванного охранять драгоценные жизни вождей и ближайших к ним бояр.

Чистота рядов «кремлевки» охранялась куда как строже и неизмеримо внимательнее кадров Лубянки: ответственность у них была несопоставима…

Поэтому забавно было наблюдать, как наши ответственные знакомые из САНУПРовских врачей сухими вылезают из воды, когда все — без исключений! — близкие и неблизкие их исчезнувшего пациента подбираются и исчезают вслед за ним.

А они — хранители всех семейных тайн и секретов — отряхиваются по–собачьи, отдыхают с месячишко в Барвихе или Железноводске от пережитых волнений, и пристраиваются к очередному номенклатурному пациенту — потенциальному кандидату в престижные подвалы Третьяковского или Варсонофьевского переулков. Да, наблюдение, пока оно еще и забавное, — дело занятное. Но надо войти в положение «товарища кремлевского врача». Кто как не номенклатурный целитель этот блистательно разрешал многочисленные проблемы власти, отправляя в лучший мир колонны пользуемых им «товарищей по партии» — от Маслюкова, Глинки, Фрунзе и Бехтерева до зарвавшихся «старых большевиков» и «возомнивших» литературных корифеев…Имя им легион. В свою очередь, помеченных в проскрипционных списках «товарищами вышестоящими»

Тетя Катя жила всем, чем жило ее окружение. Всё что нужно понимала и знала. Не раз пыталась переменить врачей, мягко говоря, не вызывавших доверия. Того же Этингера. И иже с ним. Ни фига! Умри, но у них! И, будьте уверены, умирали как миленькие! Кому и как положено было. В точно определенные партией сроки. По утвержденным Спецглавком и ВЧКОГПУ-НКВД, а потом и МВД сценариям и загодя составленным эпикризам. С протокол–нибелунгами вскрытий, сочиненными или контролируемыми главным гробовщиком республики академиком Алексеем Ивановичем Абрикосовым и Ко.

Давний почитатель великого мастерства мамы моей, после поминок по ней в декабре 1954 года, зазвал меня заполночь к себе на Новослободскую. И видя теперь во мне (многожды пережившем и отсидевшем солидно) сообщника, показал, — по–рывшись в огромном домашнем архиве своём, — «хирую папочку». А в ней…сотни — со всего союза — тщательно сохранённых им факсимильных копий прошедших его столичную августейшую экспертизу тех самых эпикризов с протоколами… «… О Всех как один убиённых!»…