Площадь Разгуляй

Много позже страшные свидетельства эти увидел я уже в головановском Икшинском собрании монстров.

Глава 99.

Да что там «лишние товарищи». Если занятия, встречи, образ жизни тяжелобольного Ленина, наконец, жить ему еще или с него хватит, кремлевские эскулапы решали не в связи с потребностями его лечения, не по согласованию с его родными, людьми образованными, даже не с ним самим, пока еще что–то соображавшим, а с далёким от медицины Сталиным. Лично больному, мягко сказать, несимпатичным, и с семьей его тем более никакими сердечными узами не связанным.

Надо думать, чьё то «гениальное озарение», обнародованное в январе 1953 года, — «Дело врачей» — не с неба свалилось на осиротевшее сталинское чиновное окружение. И, — сквозь них, — на чиновных медиков. Происходившее тридцать с лишком лет за заборами САНУПРа и его филиалов по всей стране щедро — щедрее некуда — густо унавоживало почву под будущую «всенародную» оценку многосторонне–разнообразной деятельности закрытых лечебных заведений — от цековской «кремлевки» и ЦКУБУ до республиканских, обкомовских и даже райкомовских спецбольниц и спецпалат, где творилось одно и то же. Всего–то и потребовалось организаторам очередной чистки – «праведного гражданского гнева» по великому путанику Заславскому, чтобы кинуть в давно и с нетерпением ожидавшую светлого праздничка толпу советских граждан безотказную крысу «еврейского ритуального убийства»…

Тем не менее, Яков Гиляриевич оставался для меня только врачом. Ничто в моих глазах не могло уронить его. Тем более, заподозрить в непорядочности. Даже неприятие его теткой.

Происходящее «где–то там» бессильно было принизить в моем сознании имя врача. Доктор — это имя свято! В конце концов, создавая союз совестливых для спасения военных медиков, мама моя не хуже Володьки—Железнодорожника понимала: не все, не все они стоят ее крови, ее сил, ее времени, что она им отдает.

Понимала! Но не позволяла этому обстоятельству влиять на свои решения и дела. С чего бы мне отходить от ее принципов?

Я и не отходил. Хотя очень хорошо и давно знал от старого знакомого бабушки — и моего, с младенчества, — доктора Мирона Семеновича Вовси «о совершенно непонятной близости» Якова Гиляриевича с доктором Клименковым, одним из фигурантов трагедий Владимира Михайловича Бехтерева, Юленьки Корнфельд, Александра Яковлевича Маслюкова и Беллочки Уваровой, жизнь которых оборвалась по команде Калинина.

Мало того, Этингер был и лечащим врачом Рейна. А ведь Рейн — участник всех Калининских преступлений! Имя его всплывало многократно. А он плевал на это — Калининская шестерка. А вот Этингера после гибели Уваровой отставили от него — не сработал! Обозленная прокуратура не позволила списать смерть Беллочки на счет подсказанного доктором сердечного приступа. Даже Абрикосов отступился! И сам Яков Львович Рапопорт — патологоанатом — пошел напролом: на месте перепроверил версию Моршанского, установил: зверское убийство после изнасилований. И для верности тут же приоткрыл подробности из–за, казалось бы, неперелазного забора секретности вокруг Калининской дачи. Вообще, этот замечательный, мужественный человек, исторгавший на своих друзей ниагары ослепительного юмора, — при его–то профессии, вовсе юмор исключающей, — ничего и никого не боялся. Мы с Розалией Иосифовной уже давно ТАМ, — говорил. И бил морду подлецам, которые вот этого «там» боялись больше срама. Он приходил к тетке поздними вечерами с Топчаном, который любил его и служил мишенью рапопортовских двусмысленностей, о которых Степаныч однажды заметил: «Ты, Яша, прямо как важняк высказываешься — что ни мысль, то лист «Дела»; тебе бы поопасаться маленько, от друзей хоть». Мой опекун любил Якова Львовича. Потому, видно, в воду глядел: после 13 января 1953 года арестовали Рапопорта. В самый страшный для евреев час.

Но берег Господь этого чистейшего своего «раба». Охранял его бдительно: любил потому что. И сохранил, приставив пожизненно к последней черте, отделяющей скверну жизни от никому не доступной Вечности…

Да, рассказ Степаныча все ставил на место. Никто не забыл о трагической смерти Владимира Михайловича Бехтерева в 1927 году. Невропатолог, психиатр, физиолог с мировым именем, он был учителем и сподвижником мамы. Одним из самых активных деятелей ее «Манчжурского братства», ее «Спасения»… Визит Этингера еще раз напомнил наболевшее…

Глава 100.