Площадь диктатуры

Ему тут же возразил Воронцов[35]: "ОФТ и так называемые демократы - идеологические антиподы. Первые близки, можно сказать - родственны, нам не только мировозренчески, но и по своей социальной базе. Лидеры демократов - наши враги, и объективно - враги всего советского народа. Но, если подвергнуть научному анализу их программы, - например, программу Ленинградского народного фронта, то окажется, что в них немало общего с линией КПСС на перестройку и гласность. Резко отмежевавшись и осудив демократов, тем более начав их подавлять с помощью правоохранительных органов, мы тем самым восстановим против себя тех, кто еще не понял, не разобрался в том, что официальные декларации ЛНФ и им подобных являются только ширмой, за которой враги нашего общества скрывают свое подлинное лицо и свои истинные преступные цели - шельмования социалистических идеалов и реставрация капитализма путем демонтажа Советской власти.

Воронцов говорил громко и размеренно, изредка поводя рукой вокруг себя.

"Завелся, будто на лекции перед студентами", - раздраженно подумал Волконицкий о своем начальнике.

– Не следует путать общественность, Алексей Васильевич. Хватит напускать туман. Люди ждут от Партии не наши абстрактные рассуждения, а конкретные указания: кто с кем и кто против кого, - вроде бы мягко прервал Воронцова Белов.

– Партия не может безоговорочно принимать…, - деликатно вступил в разговор Кузин[11].

– Хватит миндальничать! - закричал Котов, тут же сбился на тоненький фальцет но, откашлявшись, продолжил звенящим от злости голосом. - Комсомол угробили, в профсоюзах разброд, милиция из-под контроля выходит. Платформа областной организации КПСС, которую мы готовимся принять, - это платформа действия. Она и предполагает действия, а не сюсюкать с предателями и агентами иностранных разведок! Националисты и фашисты в Прибалтике совсем обнаглели. На Кавказе и в нашей Средней Азии кровь рекой! Дождемся, что и до нас докатится. Еще немного - армию потеряем! Скоро договоримся до того, что пора распускать КГБ? С кем вы тогда останетесь Алексей Васильевич?

– Кстати, как обстоят дела с контрмерами по линии Комитета? Ведь они нам кое-что обещали. Кто может сообщить? - ни к кому не обращаясь, спросил Ефимов.

– Николай Владимирович, вам слово, - дружелюбно улыбнулся Воронцов.

– По имеющимся у меня сведениям запланированные мероприятия временно приостановлены. Товарищи из Управления заверили, что ситуация остается под контролем, - осторожно ответил Волконицкий.

– Под чьим контролем? - вскочил со своего места Котов. - И что значит: "временно приостановлены"? До выборов всего месяц остался. Эти подонки давно должны сидеть в тюрьме, а они разгуливают на свободе и агитируют против Советской власти. Депутатскими мандатами прикрываются. Разве мы их не знаем? Собчаки, щелкановы и болдыревы туда же! А газеты с телевидением? Позор! Десять-двадцать мерзавцев под суд отдать - и все притихнут. А мы не хотим или не можем. Разве это по-ленински? Ленин умел затыкать горлопанам глотку.

Задохнувшись, Котов упал обратно на свой стул и гневно оглядел собравшихся.

– Полагаю, Виктор Михайлович правильно заостряет вопрос. Давайте, проинформируйте поподробнее, Николай Владимирович, - сказал Ефимов.

Волконицкому стало не по себе. Он, разумеется, знал, почему Сурков приказал заморозить операцию на самом разгоне, но говорить об этом было ни в коем случае нельзя. Все, что он скажет, будет через час известно в Большом Доме[36]. Любое лишнее слово могло плохо кончиться.

– Более подробной информации не имею. В конце концов, я не офицер КГБ, - Волконицкий выдержал паузу и, вытянувшись в струнку, с нарочито серьезным лицом отчеканил: "Я солдат партии! Служу на том уровне, который мне доверен!"

На несколько секунд в комнате зависла напряженная тишина, но по мере того, как сказанное доходило до сознания, лица разглаживались. Первым улыбнулся Ефимов, следом за ним - остальные.

– Узнаю Колю-баяниста, каким он парнем был. Нам бы сейчас на комсомол такого! - сказал кто-то.

– Почему такого? Его и надо. Тебе сколько лет нынче, Николай Владимирович? - обратился к стоявшему Волконицкому Белов.

– Тридцать восемь, Юрий Павлович, - ответил Волконицкий, успев сообразить, что перевод в первые секретари Обкома ВЛКСМ, - а о меньшем и речи быть не может, - это безусловное и значительное повышение.

– Самый подходящий возраст, чтобы найти общий язык с молодежью, особенно с рабочими. Надо вернуть молодежи веру в коммунистические идеалы, увлечь ее за собой. Кому, как не тебе, Николай Владимирович? - сказал Белов.

– Стоит ему баян развернуть, комсомолки тут же из юбок выпрыгнут. А девушки-комсомолки - великая движущая сила. Эта штука посильнее, чем "Фауст" Гете. Ни один демократ не выстоит! - улыбнувшись, пошутил Котов.

– Давайте не будем отвлекаться на кадровые вопросы. Обсудим поступившее предложение отдельно, подработаем и, может быть, вынесем на бюро Обкома, - Ефимов постучал карандашом по стоявшему перед ним графину и повернулся к Волконицкому: "Спасибо, Николай Владимирович! Садитесь".