Плохой ребенок

На мой взгляд, сюжет романа и так развивался хорошо. Но он должен стать мировым лидером продаж, а без этой идиотской формулы это практически невозможно. Есть статистика, не я ее выдумал. И стаканчик скомкан, и рука болела, ошпаренная напитком, не только потому, что теперь мне предстояла титаническая работа – распихать все эти сюжетные повороты по страницам книги, нет, это еще ладно. Мне нужно было придумать это все. Ведь я только разметил места, где должно было случиться то или иное событие, но сами события я еще не придумал.

Стаканчик скомкан, потому что готовность романа откатилась с девяноста пяти процентов на двадцать.

Твою. Мать.

И комп сдох.

А издатель ждет рукопись к концу месяца.

А сегодня одиннадцатое. (Точно! Одиннадцатого числа, в июле, Линнет попросила меня остановиться.)

Какое-то время я стоял посреди улицы со смятым стаканчиком кофе и парализованно смотрел в одну точку. С меня осыпалась «броня», – романтичные мечтания, с помощью которых я мог переживать любые жизненные проблемы, – и тут же навалилось все, что эта «броня» отражала. Мысли о просроченных выплатах по кредитам, сломанный компьютер, отошедшая на полу в комнате сына плитка.

В голове замелькал калькулятор: еще даже не середина месяца, а от зарплаты осталась треть, интервьюеры растворились прозрачной дымкой, на смену им из этой дымки появились иные образы: пятидесятилетний я у монитора, на котором открыта таблица приходов новой фурнитуры для пластиковых окон.

Никогда до той минуты реальности не удавалось придавить меня. Мечтатель с детства, я всегда умел прогнать ее или не замечать вовсе. Теперь же я стоял, раздавленный ею, и судорожно искал хоть что-то, за что можно было ухватиться.

Конечно! Чего встал-то! У тебя еще больше половины месяца впереди. Если писать по десять тысяч слов в день, можно успеть, даже вполне возможно уложиться раньше срока. Да, объем огромный, но не за гранью фантастики.

Этот объем – за гранью. И я это осознавал, но где-то глубоко-глубоко на подкорке. Главное – не дать разрастись этой мысли. Мне нужно было восстановить «броню», и я восстановил ее. Эти месяцы, этот смятый стаканчик в моей руке, безденежье и отчаяние – как прекрасно лягут они в биографию.

«Джоан Роулинг отказали двенадцать раз. Работая над книгой о мальчике со шрамом на лбу, писательница находилась на грани нищеты»…

«Дебютный роман Стивена Кинга «Керри» был отвергнут тридцать раз. Отчаявшись, будущий король ужасов выбросил рукопись в мусорную корзину»…

«Джон Стейнбек воровал бекон в лавке местного торговца мясом, чтобы не умереть с голоду»…

«Дэвид Блисдейл почти закончил писать роман «Девушка у холста», когда вдруг понял, что книга никуда не годится, и ее нужно переделывать…»

«Название, наверное, стоит придумать другое. Не думаю, что к моменту выхода книги все эти «девушки» будут еще в тренде».

«Ох, душонка твоя беспокойная» – еще вот такие мысли вечно крутятся внутри черепа.

Душонка беспокойная. Все чего-то не хватает. То в теплых странах, на берегу океана жить хочется. Рыбу ловить, неспешно проводить день за днем. А то мелькнет в ленте новостей какой-нибудь городок на юге Франции – и все – лететь туда срочно. Присматривать квартирку. Проклятые социальные сети. Отфильтрованные фотографии вечных путешественников. Красота там, красота здесь. А мне-то где уютно? Равновесия хочу, душевного равновесия. А как его добиться, не знаю.

Вернее сказать, не знал раньше. Ну оно и не ново – ценить то, что потерял навеки. Сейчас бы в нашу маленькую квартиру, втроем, а сын вырастет, уедет, так и вдвоем – до конца дней наших.

«Расстройство это делится на два типа, родной». – «Ну все, перестань, что ты из меня психа делаешь? Ты считаешь, я съехал с катушек? Смешно. И какой тип у меня?» – «Я не врач, но очень похоже на так называемый грандиозный тип». – «Дочь степей, это ты пугаешь меня. Ты серьезно, что ли?» – «Я не знаю. Я не психиатр, мне просто страшно за тебя».

Я иду домой. Почти бегу: нужно исправлять львиную долю всего романа, а времени совсем мало. Впрочем, кто ставил мне временные рамки? Издательство? Да, отчасти. Но не случилось бы никакой трагедии, перенеси я срок сдачи рукописи на пару месяцев. Я сам ставил себе сроки. Мне казалось, не уложись я в них, трещина в моей жизни станет еще больше, она будет расползаться, пока не разрушит все «здание».

– Ты вовремя. Мы как раз садимся ужинать. Присоединишься? – спрашивает меня Линнет, когда я вхожу в квартиру.

Я скидываю куртку, наспех мою руки без мыла и отвечаю:

– Потом, потом, дочь степей. Мне нужно работать. Я возьму твой ноут? Привет, шкет, – это сыну.

– Привет, пап.

Линнет вздыхает:

– Бери, конечно. До завтра он мне не понадобится.

И пока запускается компьютер, я бормочу под нос, чтобы не забыть: