Плохой ребенок

– Что ж, не будем спешить с прогнозами, однако, я думаю, это хороший признак. Ваш муж постепенно начинает выходить из состояния патологической репрессии. Впрочем, в том, что это рано или поздно произойдет, я не сомневался: в конце концов, вытеснения чаще всего случаются в тех случаях, когда человек не способен перенести то или иное трагическое событие. Но в случае с Артемом все обстоит немного по-другому. Делюзиональное расстройство вследствие патологической фрустрации имело настолько глубокую форму, что мозг старался уберечь его от куда более страшных вещей. От шизофрении. Могут наши мозги и такое, хе-хе, спасать нас от самих себя же. Артем был уверен, что, извините, убил вас. Признать в вас свою жену – значит видеть галлюцинации. В его «действительности» вас нет уже на свете. Сознание Артема, стараясь во благо, спутало все карты, проще говоря. Но долго это не могло продолжаться. Ведь вы навещали его, разговаривали с ним. Он слышал ваш голос, ваш запах, ваши руки его касались.

Доктор Мартынюк встал из-за стола и налил себе и Зарине воды из графина.

– Понимаете, я говорил вам это и раньше, – сказал Мартынюк, отпив из стакана, – психологическая репрессия – это своего рода предохранители, пробки в электрощите. Если скачок напряжения настолько сильный, что угрожает спалить дома все электроприборы, – пробки выбивает. В доме мрак, темнота, ничего не работает, но все это можно легко исправить. В случае же с Артемом никакого скачка напряжения не было. За домом шарахнула молния, которую предохранители приняли, по ошибке, за скачок, но это не так. Нам лишь нужно убедить его в этом. Впрочем, и это вы прекрасно знаете, я говорил вам. Вы уж простите болтливого старика.

Зарина улыбнулась. Или улыбка эта была на ее губах с самого утра? С того самого момента, как Артем взглянул на нее? Может быть, она улыбается все утро и со стороны похожа на пациента? Пускай так. Пускай.

– И мы сумеем это сделать, вопрос времени. Но вот что меня беспокоит гораздо больше, так это, собственно, сама причина, заболевание, из-за которого он оказался здесь. Сильнейшая фрустрация. Если это не исправить, он все еще будет потенциально опасен для вас, для ребенка, для самого себя, в конце концов. Понимаете, Зарина, тут нужно поэтапное лечение. И в первую очередь Артёму необходимо осознать объективную реальность. Вы принесли сегодня хорошие новости. Но, говоря простым языком, если его патологическое недовольство собственной жизнью, если его отношение к ней не изменится, поверьте моему опыту, приступ повторится, рано или поздно. Поэтому следующим этапом будет долгая и планомерная работа с психологом. Вам придется поискать хорошего, я дам вам несколько телефонов, если хотите. И только после этого можно будет говорить о выписке Артема.

– Я не все вам рассказала, Вячеслав Исаевич, – сказала Зарина, и улыбка ее сделалась еще шире. – Сегодня Артем не только посмотрел на меня. Он говорил со мной.

– Да? И что он сказал?

– Он попросил передать письмо его сыну. Нашему сыну. Оно личное, очень. Но, быть может, вам будет интересно прочесть его?

Доктор кивнул.

Он читал, устроившись в своем кресле, деликатно откашливаясь и периодически извинительно поглядывая на Зарину из-под очков, когда доходил до тех мест, которые явно не предназначались для посторонних глаз, старался пробегать их по диагонали. Наконец он закончил читать и вернул письмо Зарине. Мягко улыбнулся и еле заметно кивнул.

– В следующий четверг принесите с собой что-нибудь из его любимых вещей или еды. Думаю, теперь мы можем это сделать, не боясь ассоциациями вызвать приступ.

– Я принесу морковный пирог, – в солнечном свете в глазах Зарины блеснули слезы счастья. – Можно ему пирог?

– Ну, он к нам не с гастритом поступил, – ответил главврач и тут же неловко откашлялся. – Простите. А сейчас у меня обход.