Плод воображения

Отсылая «креатуру» с глаз долой со словами «мне надо подумать», Розовский пускал пыль в глаза. Хотел показать, что у него всё под контролем. На самом деле, сколько ни думай, игрушки сами собой к нему не вернутся. А чтобы действовать, ему не хватало исходных данных. Он упустил инициативу, вернее, кто-то вырвал ее у него из рук. Он даже не знал точно — кто.

К такому обороту событий он оказался не готов. Считал, что держит бога за бороду, — и вот на тебе. Посреди пустого города он ощущал что-то вроде нехватки кислорода. А питательной смесью для его легких были люди с их страстишками, тайнами, извечной завистью, информационным голодом и тотальной взаимной зависимостью, которая смахивала на новообретенное рабство. Впрочем, подавляющее большинство его соотечественников никогда и не были свободными.

Розовский смотрел на вещи трезво — на «рабовладельца» он не тянул, не так стояли его звезды, и рассчитывать на это не приходилось даже в случае успеха на проекте. Пресловутый миллион — слишком незначительная сумма, чтобы мнить себя кукловодом. А вот роль надсмотрщика за умами была ему в самый раз — так, во всяком случае, Розовскому казалось. К тому имелись множественные предпосылки, объективные и субъективные. В принципе, он уже давно и небезуспешно эту роль исполнял — правда, в ограниченном масштабе. И сейчас, когда до глобальной премьеры оставались, возможно, считаные дни, кто-то пытался его слить. Мысль об этом не давала Розовскому покоя. Да и кому давала бы?

Там, на «большой земле», он уже принял бы контрмеры. Он умел крутиться в человеческом муравейнике, знал все входы и выходы, прекрасно ориентировался, кого и за сколько можно купить. В общем, чувствовал себя как рыба в воде. И кроме того — немаловажная деталь, — там была Машка с ее скептической улыбочкой и многозначительным молчанием, в котором он мог отыскать любые оттенки смысла. А еще — с ее хлыстом, благодаря которому Розовский не забывал, кто он и среди кого находится.

Крайне разреженное здешнее общество лишило его любимых инструментов, имевших принципом действия продажность, неудовлетворенность и прочие человеческие слабости. Тут каждый сражался сам за себя, и манипулировать было нечем — ввиду отсутствия «общественного мнения», с которым Розовский привык обращаться как с личным ночным горшком, наполняя его субстанциями различной консистенции в зависимости от состояния собственной пищеварительной системы.

В общем, он был уныл и некреативен, когда ему взбрело в голову выглянуть из гостиничного окна, выходившего во двор, на открытую стоянку. Он чуть не подавился крепким кофе, чашку с которым держал в руке. Питье было раза в два хуже того, что выдавала его домашняя кофе-машина, и раза в четыре — того, что варила Машка на обычной газовой плите.

Розовский провел себя по свежевыбритой щеке, вспоминая, когда он в последний раз видел эту стоянку. Получалось, что никогда. Ну не смотрел он туда, вниз, а из бара вообще мало что было видно. Розовский открыл окно и выплеснул остатки кофе на асфальт.

Темный внедорожник стоял на парковочном месте номер шестьдесят девять, как следовало из намалеванных на заборе по обе стороны от него чисел 68 и 70. Автомобиль находился в дальнем ряду, и Розовский не взялся бы определить модель наверняка, но был почти уверен, что это «ленд ровер». На «ленд ровере» ездил Бульдог, земля ему пухом (если, конечно, он в земле). Кроме того, Розовский знал, что после исчезновения главного «пастуха» его машину тоже не нашли.

Эти сопоставления заняли долю секунды, и сердце Розовского забилось быстрее. Мелькнувшая мысль о том, что это его «креатура» таким образом понтует, показалась нелепой и была тут же отвергнута, а предположение, что мальчики из «команды» могли попросту не заметить «ленд ровер», пусть даже стоящий где-то на задах, вообще не выдерживало никакой критики.

Он успел еще много чего предположить и развеять в пух и прах, пока выбегал из своего номера и искал выход на стоянку. Одна из дверей оказалась заперта, пришлось тащиться в другое крыло. Там ему повезло больше, и он выскочил в огороженный внутренний двор. Бросил взгляд в сторону въезда. Шлагбаум был поднят, будка дежурного пуста (ну а чего он ожидал — что ему помашет оттуда парень в форменной одежде?).

Приближаясь к автомобилю, Розовский значительно замедлил шаг. Опасаться следовало чего угодно, ведь он и так уже сильно проигрывал по очкам. Он не мог позволить себе ошибиться еще раз, хотя как в данной ситуации понять, что совершаешь ошибку? Ничего не делать — такой вариант, во-первых, не для него, а во-вторых, ничем не лучше любого другого, особенно если речь идет, например, о действии на опережение.