Плод воображения

Близнец того пистолета, что лежал на столе, в женской руке выглядел огромным. Но эта тонкая рука с браслетом держала его вполне компетентно. И не оставалось сомнений: если бы обладательнице пушки захотелось выстрелить, пятьдесят семь процентов предполагаемой на сегодняшнее утро смерти Барского мгновенно превратились бы во все сто.

39. Бродяга утешает Малышку

Малышка выросла!

Он стоял будто громом пораженный. Впервые он видел столь явное, столь очевидное Божье чудо, если, конечно, не считать чудом весь этот мир и, в частности, его, бродяги, преступное прозябание. Но мир существовал слишком давно и от века служил вместилищем других, менее привычных чудес. Как, например, это: Малышка, ставшая взрослой за несколько часов, пока бродяга спал.

Возможно, Господь в славе Своей счел необходимым, наконец, сделать ее взрослой — после того, как она столько лет прожила, не меняясь внешне, заточенная в тесном детском теле, которое давно уже не соответствовало ее разуму и ее желаниям. Теперь-то понятно, почему она спала почти беспробудно, — это была защитная реакция. До поры до времени Малышка пряталась в коконе, словно прекрасная хрупкая бабочка, но когда она всё-таки просыпалась и снисходила до разговора с бродягой, он слышал от нее много мудрых и удивительных вещей.

Теперь он видел ее преображенной и освобожденной из генетической темницы. Она шла по улице, удаляясь от него, и вслед за благоговейным восторгом его снова охватила паника — он мог потерять ее навсегда, лишиться смысла своего жалкого существования и, значит, превратиться во что-то окончательно никчемное, ненужное Богу, брошенное на произвол жестокой судьбы уже без всякой отмазки, без льгот и без снисхождения, которые были дарованы ему, пока он охранял Малышку.

Но кто сказал, что его служба закончилась? Разве он получал от Бога соответствующий приказ? Разве Бог как-нибудь дал понять, что Малышка больше не нуждается в услугах преданного охранника? Ну да, она выросла и выглядит теперь такой самостоятельной и независимой, однако это не означает, что ей никто и ничего не угрожает. И хотя Безлунник вряд ли появится до следующего новолуния (дату наступления которого бродяга уже вычислил), в городе и без него хватало смертельно опасных созданий и враждебных сущностей. Чего стоили, например, эти — новые, чужие, странные, — как их ни назови, они уже начали убивать. Пока только друг друга, и это неплохо, но у бродяги было предчувствие, что вскоре всё изменится к худшему. А были ведь еще свои, старые, почти привычные… Эти тоже кое-что знали о том, как вывести кошмары из тени и сделать их явью. Что тогда говорить о самых худших — отступниках и предателях рода человеческого, согласившихся на переезд?..

Бродягу прошиб холодный пот, несмотря на зимнее пальто до пят, которое он почти никогда не снимал. Это был страх — не за себя, за Малышку. Пока он, кретин, стоит тут, гадая, нужен он ей или нет, она, возможно, идет навстречу своей смерти!

Он сорвался с места и устремился за ней, ускоряя шаг по мере того, как росла его убежденность в необходимости и дальше ее защищать.

Они двигались по солнечной стороне улицы. Она шла, глядя только вперед и отбрасывая на тротуар удивительно плотную тень. Пристроившись за ней и уже почти нагнав, он залюбовался ею сзади — чудесными длинными волосами, фигурой с выраженными зрелыми формами, свободной походкой. Странно, неужели она, спавшая так чутко, сейчас не чувствовала опасности?.. Он вдохнул новый для него аромат женщины — но уже никакая новизна и никакие перемены в облике не могли поколебать уверенности бродяги в том, что это она, его Малышка.

Он протянул руку и осторожно коснулся ее плеча.

Она остановилась, медленно обернулась к нему. Ее ноздри трепетали, словно ей не очень нравился его запах. В глазах с исчезающе маленькими точками зрачков не было радости; на губах не появилось улыбки узнавания. Она как будто не очень обрадовалась встрече со старым другом. Когда он взял ее за руку и потянул за собой, она внезапно открыла рот и начала кричать.

Такое случалось и раньше, только крик был немного иным, беззвучным. Если Малышка капризничала, он не сердился на нее. Терпеливо пережидал, зная, что с этим ничего не поделаешь. Конечно, успокаивал ее, как мог. Он и сейчас успокаивал. Гладил, утешал, пытался обнять. Почему-то она кричала еще громче, билась в истерике, царапала его отросшими коготками. Он сказал себе: ничего страшного, просто Малышка внезапно выросла и еще сама не привыкла к этому. В конце концов ему пришлось взять ее на руки, и вскоре она затихла.

Он медленно двинулся обратно со своей драгоценной ношей. Кажется, она уснула. Ее голова покоилась у него на плече. Какая приятная тяжесть… Сердце бродяги наполнялось нежностью. Всё снова становилось на свои места. Он возвращался домой, и его Малышка была с ним.

40. Розовский выглядывает в окно