– В былые времена коты-гусляры были почти в каждом московском доме. Да и как, скажи, было без них обойтись, когда нет ни радио, ни телевизора, ни, прости Господи, Интернета. Кот-гусляр – он ведь и утром разбудит, и на ночь колыбельную споёт, и песней душу согреет в трудную минуту. А надо – такую мелодию подберёт, что ноги сами в пляс пустятся.
– Не то, что сейчас – смахнув слезу, сказал кот, – песни забыли, инструменты растеряли или распродали.
– Не грусти, котя, – ласково сказала ему Уля, – лучше спой нам песню.
Кот с грустью отмахнулся, однако затем, расправив усы, сказал:
– Ладно, ща спою.
Он направился вглубь дома и вскоре вернулся, неся в зубах крошечные гусли.
Он отвесил нам вежливый поклон и начал играть. Вы когда-нибудь слышали дерущихся котов? Помножьте это на два. Кот, надрываясь, истошно визжал. При этом всеми четырьмя лапами он яростно царапал струны гуслей.
Мне хотелось зажать уши руками, а ещё лучше – на время вообще оглохнуть. А Уля сидела, блаженно улыбаясь и прикрыв глаза от удовольствия.
Когда кот закончил, Уля сказала:
– Как хорошо. Как-то сразу легче стало, правда? – она посмотрела на меня.
Я вымученно кивнул.
Кот вновь поклонился и отнёс инструмент на место.
Позже, когда мы уселись за стол пить молоко, кот рассказывал:
– После того, как к власти пришли большевики, многие коты-гусляры эмигрировали на Запад. Да что там говорить, и я бы мог сейчас парижские сливки жрать. А многие, – кот смачно сплюнул комок шерсти, – хорошо устроились и при новых хозяевах. Говорят, свой кот-гусляр был даже у товарища Дзержинского. Он же бывший дворянин. Со вкусом всё в порядке.
– А как же вы? – спросил я.
– А я дом берегу. У меня и осталось-то всего-ничего: дом этот да гусли.
– А как же с большевиками?
– Я с ними страшно поступил. Я их не замечал. Вот, видишь, шерсть в проплешинах. Они меня и кипятком обливали, и сжечь пытались. Очень они не любят тех, кто их не замечает. Три раза на живодёрню возили, хотели шкуру спустить. А я всё равно их не замечал. Дом-то мой остался, несмотря на все их усилия.
Оставшийся вечер прошёл в разговорах и песнях. Кот-гусляр наверняка до сих пор живёт в этом доме на Огородной Слободе, а я… Ну да ладно, я обещал вспомнить деревянные дома из нашей с Улей коллекции. Вот лишь некоторые из большого списка.
Адреса:
Пречистенка, 33/19
3-й Зачатьевский, 3
Шумкина, 14
Малый Власьевский, 5А
Крутицкая, 4
1-й Казачий, 8с1
3-й Монетчиковский, 9с1
Гончарная, 7
Сытинский, 5/10с5
Малая Молчановка, 2
Староконюшенный, 36с1
Малый Власьевский, 5с2
Мансуровский, 9
Остоженка, 37/7с1
3-й Зачатьевский, 3
Погорельский, 5
Новокузнецкая, 26с3
Троицкая, 7/1с1
Щепкина, 61/2с10
Большой Саввинский, 8с5
Хомутовский тупик, 6с3
Гастелло, 5
Прянишникова, 4
Тимирязевская, 53
Погодинская, 12а
Бурденко, 23
Я ещё не рассказал про точки перемещения. О них я узнал, естественно, от Ули. Она научила меня перемещаться во времени и пространстве, возвращаться в своё детство и даже бывать в своей старости. Для этого нужно было оказаться в правильном месте и в правильное время, ну и приложить определённые усилия духа. Есть места в Москве, даже целые улицы, под личиной которых скрываются другие города, другие эпохи. Вот их Уля и называла точками перемещения. Мы гуляли между ними, и за один день могли оказаться в средневековой Германии и танском Китае, древней Индии и предвоенной Испании. Правда, потом Уля сказала, что никаких точек перемещения нет, всё зависит от тебя самого.
Однажды мы были на Лужнецкой набережной, и нам показалось, будто мы переместились в Швейцарию, а на самом деле я попал в своё детство.
Я вдруг вспомнил каждую минуту своего беспечного, овеянного любовью детства. Все запахи, краски, движения. Я подумал о том, как я был счастлив, а Уля, посмотрев на меня, сказала: «Какой милый малыш!» Я уверен, что если бы я в тот момент взглянул на себя в зеркало, я бы тоже увидел растрёпанного малыша. Ох, я был самым милым малышом на свете…
Я прекрасно помню тот день, когда я впервые задумался о нашем с Улей будущем. Я не знал, что нас ждало. Мы вели абсолютно праздный образ жизни. Я понятия не имел, откуда Уля берёт средства для существования. Я же висел на шее у родителей, при этом будучи на грани отчисления из университета.
Я прекрасно помню тот день, потому что тогда Уля пропала.
Мой самый близкий друг, моя любовь, человек, который полностью изменил мою жизнь и наполнил её новым смыслом, Уля просто исчезла.
Два дня я провёл возле дома на Гусятниковом переулке, но Уля так и не появилась. Никакой запрет уже не мог меня остановить, и я вошёл в дом.
То, что открылось перед моими глазами, было за гранью всего, что я мог представить раньше.
В невообразимо огромном, необъятном зале было много людей, миллионы людей, стоящих, сидящих, лежащих вповалку друг на друге.
Повсюду царили суета и хаос. Люди молчали, кричали, дрались, беседовали. Целые царства находились здесь. Войска выстраивались перед свитами правителей.