Пленники Амальгамы

Вопрос: где обретается эта самая точка? Недавно Максим озвучил странную (мягко говоря!) мысль о том, что если кто-то психически воскресает, то один из близких уходит в мир иной, то есть – умирает в буквальном смысле! Именно так произошло с Борисычем, которого Ковач когда-то вытаскивал с большим трудом, портрет почти не продвигался. И вдруг прямо на сеансе звонит мобильный – приходит сообщение о кончине старшего брата! Такая новость, по идее, выбивает из колеи, обрушивает хрупкое душевное равновесие, когда все труды насмарку! Но получилось ровно наоборот. Замкнувшись на несколько часов, Борисыч на глазах обретал здравость, избавляясь от навязчивых мыслей, пугающих видений, через неделю его было не узнать.

– Что ты хочешь этим сказать?! – спросил я.

– Ничего, – усмехнулся сын, – это вообще не моя идея – Ковач рассказал. А еще был случай, когда любимая собака одного пациента внезапно лапы отбросила. Ее на сеансы приводили, и псина, похоже, взяла болезнь на себя. Хотя мне лично такого не хочется.

– Чего не хочется?! – едва не вскрикнул я.

– Того самого.

Разговор ошарашил, заставив усомниться в здравости самого гуру. Но в дальнейшем я привык к этой мысли, – гнал ее от себя и в то же время думал: может, здесь и кроется выход из лабиринта?

Про Максима беседуем с Ольгой, когда та выходит из мастерской с пустым подносом. По ее словам, сын по-прежнему неконтактный, частенько замыкается в своей ракушке, пробиться трудно. Понятно, Ковач продолжает осаду крепости, но когда над башней взовьется победный флаг – неизвестно.

– А он взовьется? – спрашиваю. Ольга отвечает: «Должен», правда, без уверенности в голосе.

– Можно сигарету? Вообще-то я не курю, это чтобы не спать…

Прикурив, Ольга закашливается.

– Есть одна идея… – произносит после паузы.

– Какая?! – моментально откликаюсь (тут любая идея – в кассу!).

– Пока не хочу говорить. Ему нужна помощь, вот что я знаю. Один он не справится.

Вот и мы считаем, что не справится, так что давай, родная, помогай. У тебя вроде иной статус, но мы чувствуем – ты одна из нас, горемычных, ты не предашь.

История Ольги хорошо известна, как и другие здешние истории – ими охотно делятся, вроде как пересказывая фильмы ужасов из собственной жизни. Они с матерью должны были несколько лет слушать часы с кукушкой, что тикали в груди больного человека. Отец возвращался из Пироговки с мешком таблеток; и сами их покупали постоянно, а утихомирить кукушку не могли! Тогда-то Ольга, начавшая учиться на стоматолога, внезапно приняла решение перевестись на психиатрию. Целая психбольница не могла выправить мозги экс-декоратору, она же горела желанием горы свернуть, победить страшную хворобу! Увы, то были иллюзии молодости. Опекая отца в больнице, Ольга искала любую зацепку, чтобы притормозить медикаментозную пытку, – а ей по рукам! А ей увольнением грозят, заодно диплома обещая лишить! Дальше – приезд Ковача, последняя надежда и закономерное разочарование, в итоге – едва сама в депрессию не свалилась. Лишь год спустя, когда получила от Ковача приглашение, тьма отпустила; жаль, отцу уже было не помочь. Вопреки нарастающим дозам кукушка куковала все громче, замолкнув вместе с сердцем.

Ольга удаляется в кухню, я же слоняюсь по двору. Когда приближаюсь к вольеру, во тьме вспыхивают зеленоватые огоньки и слышится рычание. «Извини, дружище, ошибся адресом – на самом деле я хочу в другое место. И пусть туда запрещено заходить во время сеанса, я все же зайду». Направляюсь к мастерской, стараясь не шуметь, проникаю в предбанник. Дверь, по счастью, приоткрыта, я приникаю к щели и вижу спину, обтянутую желтой рубашкой. На рубашке – темные пятна, это испарина, хотя в мастерской нежарко. Тут даже отопления в нет, но физически ощущаешь зной. Господи, откуда эта энергия?! Когда Ковач чуть сдвигается, становится видна ростовая фигура из пластилина, это Байрам. Сам прототип вне поля зрения, слышно лишь тяжелое дыхание; когда же шлепают по лицу скульптуры – доносится вскрик.

– Больно… – скулит Байрам.

– Так и должно быть… Должно быть больно!

Еще энергичный шлепок, еще вскрик, после чего Байрам вскакивает и мечется по мастерской.

– Осторожнее, портреты! Знаешь, сколько в них вложено труда?!

– Не знаю я ничего! Отпусти, шайтан!!

Пауза, затем пластилин начинают оглаживать.

– Во-первых, я тебе не шайтан. Я – твой врач. Во-вторых, присядь! Слышишь, что говорю?!

Приходится встать, чтобы силой усадить мечущегося парня на место.

– Успокоился?! Все, теперь твоя очередь, работай сам.

Пока парень лепит, потная спина тяжко вздымается (мастер вовремя взял паузу). Внезапно звучит вопрос:

– Не спится?

Я вздрагиваю – кажется, Ковач видит затылком. Или моя физиономия отразилась в одном из зеркал? Я бормочу извинения, но тот машет рукой:

– Ладно, садитесь, если пришли…