Читаем Пленники Амальгамы полностью

Не должна! Если обладатель тапочек сюда явится, тоже попробует яду; в лепешку разобьюсь, а его достану! «Майя, какой яд?! Где достанешь, а главное – зачем?! Очнись, ты ведь была разумной девушкой, так замечательно отвечала на вопросы врачей!» Я же наливаюсь яростью, всей душой ненавидя обладателя кремов «для» и «после». Он чужак, враг, а еще помеха важному (важнейшему!) делу, задуманному мной.

– Значит, ты против? – упавшим голосом произносит Катя.

– Да, против! Всю морду расцарапаю, если увижу на пороге!

Тут же удаляюсь к себе, продолжая пылать яростью. Катя кому-то звонит, хлюпая в трубку, я же нарезаю по комнате круги, будто заведенный автомат. Я и есть автомат, кукла ростом 167 сантиметров, которая (если постарается) может предстать перед докторами в лучшем виде. Вот какая куколка: губки бантиком, глазки голубенькие, волосики кудрявенькие – просто загляденье! А перед Катей чего стараться? Или перед тем, кто валяется на разложенном диване? И не подумаю!

Остановившись, поднимаю свитер, чтобы проверить молоко. Ага, опять лифчик промок, придется на батарее сушить. И готовиться к самому важному событию жизни.

По здравому (да-да!) размышлению, ни Богдан, ни аутист Гриша, ни кто-либо другой из смертных не причастен к моему оплодотворению. Тут явно постарался кто-то из потусторонних существ, причем без проникновения в половой орган. А что? Говорила же Муся, что Дева Мария понесла от какого-то духа, без постели, без крови и спермы, а просто раз – и забеременела! Небось, тоже удивлялась: откуда у меня молоко?! Я с мужем не спала, он вообще старичок-импотент! И тут ангел подлетел, мол, не печалься, Мария, дело необычное, но вполне реальное, и родишь ты – Бога! Бывают, короче, в жизни праздники, вот и мне выпало счастье. Думаю, меня оплодотворил Осирис. Не физически; у него, помнится, даже член был из глины, и пусть с ним Исида забавляется. А мы по-взрослому сошлись, чтобы в итоге на свет появился какой-нибудь монстр. Гор? Анубис? Да хоть лысый черт, лишь бы обладал божественным могуществом, чтобы меня защищать. Выйдя из моего чрева, он будет расти как на дрожжах и вскоре сделается могучим и ужасным. О-о, уж он-то с вас спросит! Кто тут, гаркнет, посмел обижать Майю Голубеву?! Ты, Элька Романецкая?! А выходи-ка сюда, зараза, будем тебя разрывать на части: на одну ногу наступим, за другую рванем! Кто следующий? Степаныч? Не надо прятаться за чужие спины, ты же боевой офицер, в контингенте служил, так что прими достойно лютую смерть! А это что за чмо?! Ага, Эхнатон из Финляндии вернулся! Тогда подставляй стакан, будешь яд глотать. Давай-давай, учти – это самый безболезненный вариант, можно ведь зверским образом тебя умертвить!

Войдя в раж, монстр будет сверкать кровавыми белками.

– А Львович где?! – спросит. – Я ему сам сейчас трепанацию сделаю, а мозг – сожру!

Я разведу руками:

– Помер Львович! Испугался, наверное! Но я тебе других врачей отдам на съедение: ешь – не хочу!

Прожорливый Бог слопает Эдуарда Борисовича, усатого санитара, медсестру с поводком, а на десерт возьмется за Нину Генриховну. Тут я, правда, проявлю милость.

– Эту не надо, – скажу монстру.

– Почему?! Она тоже тебя мучила!

– Потом объясню – почему. Ты лучше одного предателя накажи, его Ковачом зовут.

– Где он?! – взревет монстр. – Покажи!

Когда выведут гада, что от меня отказался, я первая к нему приближусь. И скажу… А ничего не скажу! Просто расхохочусь в лицо и махну рукой: кончай, мол, его! Ты не помог мне, Ковач; и Гермоген не помог; и лечение доктора Кар-рлова оказалось пшиком, а тогда вся надежда на рожденное мной высшее существо. Оно-то меня и воскресит – после того, как сожрет моих обидчиков. Пока я кукла, не человек в полном смысле слова, но дайте срок, восстану из полу-бытия, чтобы все увидели, какая я чудесная-прекрасная, умная-разумная, крутая и т. п. А-а, ладно, пусть и остальных воскресит! Зину, Таю, Богдана, Гришу с Мишей, да и Сюзанну заодно. Хватит быть пограничницей, превращайся в нормальную и – бегом на сцену, радовать публику фортепианными экзерсисами.

Замечтавшись, пропускаю момент появления Кати.

– Вещи в стирку давай…

Она осматривает снятое нижнее белье.

– Да что же это… – бормочет. – Куда они смотрели?! За что деньги брали?! Хоть бы уровень пролактина измерили, сволочи!!

И пусть тайна раскрыта – процесс не остановить. Катя опять куда-то звонит, ругается насчет этого самого пролактина, я же воображаю, как дружной толпой, во главе с новорожденным Богом-монстром, отправимся в благословенный край. Там все станут чудесными-прекрасными, а не придурками замученными. Гениями станут, солью земли и гордостью человечества! Да это человечество долбаное само приползет к нам, чтобы понять – как жить? И мы, умные-разумные, не будем скрывать от этих уродов данные монстром истины. Во-первых, скажем, прекратите жрать друг друга. Во-вторых – просто прекратите жрать! Вы же только и делаете, что поглощаете пищу, запихиваете ее в себя тоннами, ей-богу, саранча какая-то, а не человек разумный!

Перейти на страницу:

Все книги серии Ковчег (ИД Городец)

Наш принцип
Наш принцип

Сергей служит в Липецком ОМОНе. Наряду с другими подразделениями он отправляется в служебную командировку, в место ведения боевых действий — Чеченскую Республику. Вынося порой невозможное и теряя боевых товарищей, Сергей не лишается веры в незыблемые истины. Веры в свой принцип. Книга Александра Пономарева «Наш принцип» — не о войне, она — о человеке, который оказался там, где горит земля. О человеке, который навсегда останется человеком, несмотря ни на что. Настоящие, честные истории о солдатском и офицерском быте того времени. Эти истории заставляют смеяться и плакать, порой одновременно, проживать каждую служебную командировку, словно ты сам оказался там. Будто это ты едешь на броне БТРа или в кабине «Урала». Ты держишь круговую оборону. Но, как бы ни было тяжело и что бы ни случилось, главное — помнить одно: своих не бросают, это «Наш принцип».

Александр Анатольевич Пономарёв

Проза о войне / Книги о войне / Документальное
Ковчег-Питер
Ковчег-Питер

В сборник вошли произведения питерских авторов. В их прозе отчетливо чувствуется Санкт-Петербург. Набережные, заключенные в камень, холодные ветры, редкие солнечные дни, но такие, что, оказавшись однажды в Петергофе в погожий день, уже никогда не забудешь. Именно этот уникальный Питер проступает сквозь текст, даже когда речь идет о Литве, в случае с повестью Вадима Шамшурина «Переотражение». С нее и начинается «Ковчег Питер», герои произведений которого учатся, взрослеют, пытаются понять и принять себя и окружающий их мир. И если принятие себя – это только начало, то Пальчиков, герой одноименного произведения Анатолия Бузулукского, уже давно изучив себя вдоль и поперек, пробует принять мир таким, какой он есть.Пять авторов – пять повестей. И Питер не как место действия, а как единое пространство творческой мастерской. Стиль, интонация, взгляд у каждого автора свои. Но оставаясь верны каждый собственному пути, становятся невольными попутчиками, совпадая в векторе литературного творчества. Вадим Шамшурин представит своих героев из повести в рассказах «Переотражение», события в жизни которых совпадают до мелочей, словно они являются близнецами одной судьбы. Анна Смерчек расскажет о повести «Дважды два», в которой молодому человеку предстоит решить серьезные вопросы, взрослея и отделяя вымысел от реальности. Главный герой повести «Здравствуй, папа» Сергея Прудникова вдруг обнаруживает, что весь мир вокруг него распадается на осколки, прежние связующие нити рвутся, а отчуждённость во взаимодействии между людьми становится правилом.Александр Клочков в повести «Однажды взятый курс» показывает, как офицерское братство в современном мире отвоевывает место взаимоподержке, достоинству и чести. А Анатолий Бузулукский в повести «Пальчиков» вырисовывает своего героя в спокойном ритмечистом литературном стиле, чем-то неуловимо похожим на «Стоунера» американского писателя Джона Уильямса.

Александр Николаевич Клочков , Анатолий Бузулукский , Вадим Шамшурин , Коллектив авторов , Сергей Прудников

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги