Плененная

— Красиво, правда? Таким Верксал больше не увидишь ниоткуда. Весь замысел архитектора становится понятен только при взгляде на город сверху, когда на улицах зажигают сотни огней.

Инсар не отвечает, молча отодвигается назад и встаёт поодаль. Только что всей кожей чувствовала волны жара, исходящие от него, но сейчас воздух лёгкой прохладой скользит по плечам. Пустота рядом ощущается особенно остро оттого, что делишься сокровенным, и в ответ слышишь лишь тишину. Даже не эхо. Просто тишина. Словно проговаривала слова только внутри себя, так что никто не слышал их, кроме меня.

Любоваться видом Верксала больше не хочется. Как будто стройная, местами причудливая архитектура вдруг перестала волновать воображение своей красотой. Разочарование волной затапливает меня.

— В чём дело, Инсар? Я не узнаю в тебе старого друга.

Я встала и подошла к нему почти вплотную, глядя снизу вверх на этого каменного истукана.

— Я не могу быть тебе другом.

— Почему? Что-то изменилось за эти два года?

— Нужно вернуться во дворец. Здесь находиться небезопасно.

— Я задала тебе вопрос. Будь так добр, ответь на него.

На лице Инсара заиграли желваки.

— Всё и ничего.

— Это и есть ответ? Изменилось всё и ничего?

Он молча кивает и отходит дальше.

— Ты избегаешь меня и не желаешь разговаривать. Не отвечаешь на вопросы. Каждое слово приходится вытаскивать из тебя, словно я заплечных дел мастер.

В глазах Инсара проблеснули золотые огоньки веселья.

— Ты непохожа на «бездушного». Слишком много эмоций.

— «Бездушный»? — переспрашиваю я.

— Палачи, дознаватели, мастера пытки. Так называют их у нас.

— Ты ловко ушёл от ответа, Инсар. Не хочешь служить мне?

Не думала, что он ответит, но он согласно кивнул:

— Верно. Не хочу. Продай меня кому-то другому.

Его слова едкой горечью разлились внутри. Я резко развернулась и начала спуск по каменной гряде. Слишком торопливо — из-под ног покатились камни. Едва ли не кубарем слетела вниз, стегнула изо всех сил жеребца по крупу, заставляя его нестись быстрее ветра, не разбирая дороги. Перед конюшнями осадила его на полном скаку, заставив взвиться на дыбы:

— Какое счастье, что меня не интересует мнение и желание раба. Ты находишься на службе у правителя. И у тебя есть только один способ перейти к другому хозяину — мёртвым.

Глава 16. Инсар

Инсар и сам не понял, когда вдруг начал видеть в худенькой, большеглазой девчонке нечто большее. Вернее, оно проскальзывало в движениях, в голосе и даже в наклоне головы — обещание будущей женственности, мягкое, едва уловимое дыхание красоты. Красоты, которая только обещала распуститься дивным цветком. Но то было лишь кратким наваждением. И он гнал от себя эти мысли, исполняя свою клятву, посмеиваясь внутри себя над девчонкой, заставлявшей его улыбаться. Если бы не навыки и выдержка, он смеялся бы целыми днями напролёт, просто потому что на неё было невозможно не смотреть не улыбаясь. Как тонкая сухая тростинка, едва слышно и нежно звенящая от лёгкого дуновения ветра.

Покров оказался резко сдёрнут с глаз именно тогда, когда спустя два года правитель Ликомед, наконец, решил, что опасность миновала. Нет, он не был уверен, что искоренил всех врагов. Это невозможно сделать в принципе, но хотя бы можно было засыпать, не боясь, что утро не наступит никогда. Новость о возвращении той, что Инсар должен был беречь пуще зеницы ока, взволновала. Но та лёгкая тревога оказалась ничем по сравнению с ураганом, взметнувшимся внутри, когда обхватил тонкую талию руками, удерживая девушку от падения.

Губы равнодушно и спокойно выдавали положенные ответы на вопросы. Внешне — спокойствие, подобное ледяной шапке, украшающей вершины гор. Но внутри… Кажется, разом оказались забыты все заветы и клятвы, потому что ярко-синие глаза, смеясь, всматриваются в его лицо, а тонкие пальчики обхватили плечи, не торопясь их покидать. Откинуть прочь мысли, что не к месту возникали в голове. Отстраниться и просто делать то, что получалось у него лучше всего. Но не получалось. Девчонка болтала даже больше прежнего, прогуливаясь первый день по городу. Долгожданное возвращение на родину будоражило ей кровь и ещё больше преображало её: глаза горели сапфирами на узком лице, улыбка сияла так ослепительно, что глядя на неё хотелось зажмуриться.

Он старался отгородиться от всего увиденного и оттого, что чудилось — отмалчивался, отвечая односложно или не отвечая вовсе, отгораживал её от кажущейся угрозы. Угроза теперь виделась ему всюду — не только угроза её жизни, но и другое. Ему хотелось загородить Артемию собой от каждого заинтересованного взгляда, брошенного на неё. А таких взглядов было неисчислимое количество. И каждый, казалось, будто обгладывает тонкую фигурку. Это было настоящее умопомрачение.

Артемия была неглупа, да и его изменившееся поведение было заметно сразу же. Искоса поглядывала на него, хмурила брови и обращалась к нему реже, до тех пор, пока совсем не замолчала, обиженно надувшись. Не стоит. Неужели не понимает разницы между той худенькой девочкой и нынешней молодой девушкой, способной свести с ума?