Плененная

Я благосклонно киваю. Руки отца и сына — на первый взгляд, казалось бы, пусты. Но потом слуга на небольшой золотой тарелочке подаёт Рексенору занятную безделушку, которую он ставит у моих ног. Тонкие пальцы мужчины поворачивают ключ в боку птички золотой птички, и она послушно разевает клюв, из которого доносится мелодичный перезвон. Среди обилия массивных золотых украшений и аляповатого кича безделушка смотрится намного выигрышнее. Я рассматриваю птичку, отмечая изысканность работы, от глаза не ускользает россыпь мелких бриллиантов на крыльях и зелёные изумруды вместо глаз.

— Туго набитый золотой мешок? — спрашиваю я у отца едва слышно.

— Под завязку, — в тон мне отвечает он, — но на многое не претендует, держатся скромно.

— Ещё бы, для остальных они — чужаки.

Я перебрасываюсь словами с Рексенором, отмечая, как ровно и послушно выскальзывают слова из его рта. Они звучат правильно и так, как, до́лжно быть, но создаётся впечатление, что мыслями он витает далеко отсюда. Но, по крайней мере, на него приятно смотреть и взгляд его лишён той нагловатой заинтересованности, что у прочих. Как, например, у крепкого коренастого мужчины, темноволосого, с тяжёлым лицом и надбровными дугами, выступающими далеко вперёд.

— Что ещё интересного, Артемия?

— Ничего особенного, отец. Кроме того, что мне не нравится вон тот, — я улыбаюсь мужчине и поднимаю бокал вина.

— Ке́лсий из Мемоса, — усмехается отец, — и чем же он тебе не нравится?

— Он смотрит так, будто всё здесь уже принадлежит ему. И я в том числе.

— Мемос крупнее, чем Верксал. В нём жителей больше, чем у нас.

— Но это не значит, что он богаче и укреплённее. Или за два года моего отсутствия что-то изменилось?

Отец смеётся — в глазах пляшут весёлые огоньки.

— Просто проверяю, совпадают ли наши с тобой мнения.

— Это либо неуважение, либо отсутствие воспитания. Будь на то моя воля, я бы преподала ему урок.

— Надолго он здесь не задержится, — едва улыбаясь, замечает отец. Ему Ке́лсий из Мемоса явно не пришёлся по вкусу.

* * *

Пир затянулся далеко за полночь. И моё пробуждение на следующий день довольно позднее. Голова тяжёлая и противно звенит — даже нескольких бокалов вина оказывается слишком много для меня. И я даю себе зарок на будущее — лишь делать вид, что пью. По дворцу снуют слуги и во внутреннем дворе прогуливаются гости. Издалека замечаю Келсия в окружении его людей и нескольких наших советников, направляющихся к тренировочным полям. Я отправляюсь следом — интересно знать, что ему понадобилось именно там.

Келсий оглядывает всё сверху тем же победным взором. Заносчивый, неприятный тип. О чём-то спрашивает советников, кивая. Внизу, на песке проводят обычную тренировку стражники дворцовой охраны. Моё внимание привлекают не они, но всполохи бронзы на краю поля. Инсар, кажется, уже окончил тренировку — разоружается, снимая доспехи. Под кожей буграми перекатываются мышцы, солнце отражается на коже, лоснящейся от пота. Меня бросает в жар, словно я исподтишка подсматриваю за ним. И понимаю, что впервые смотрю на него не как на молчаливого спутника и раба, но как на мужчину, привлекательного резкой красотой. Он красив не изысканными чертами, но грубыми небрежными линиями лица и точёными движениями тела, с запертой внутри мощью и сноровкой.

— … мой воин способен положить на песок любого, — доносится до меня обрывок разговора Келсия. Во мне взметается раздражение на него и на советников, допустивших его туда, куда не следует. Не стоит чужаку разглядывать тренировки стражи, подмечая детали. Я неспешно подхожу.

— Должно быть, твой воин силён и сноровист, — замечаю я.

— Так и есть.

— Я хотела бы взглянуть на него.

— Навряд ли женщина, даже столь блистательная, как дочь Ликомеда, по достоинству оценит его мастерство, — вальяжно отвечает Келсий.

Я не столь глупа, чтобы проглотить оскорбление, завёрнутое в оболочку комплимента.

— И всё же я настаиваю. Только если тебе на самом деле есть что продемонстрировать, а не сотрясать воздух пустой похвальбой, — отвечаю, улыбаясь мягко и дружелюбно, но слова резки. Он мрачнеет, явно не ожидал подобного. Келсий поворачивается боком и делает знак одному из своих людей, веля ему спуститься, на пески поля. Здоровяк кланяется и неторопливо спускается по лестнице, неспешно снимает рубаху, оставаясь лишь в коротких штанах и кожаных сандалиях. Ну что ж, ему есть что продемонстрировать — широченные плечи и длинные руки, бёдра, словно ствол дерева. Воин потирает огромные кулаки, поглядывая на тренирующихся.

— Выглядит внушительно, но насколько он изворотлив и быстр?

— Лучший из лучших. Он может уложить любого, не пролив ни капли собственной крови.

— Вот как? Хотелось бы взглянуть на это поближе.

Я спускаюсь по ступенькам и даю знак слуге, чтобы тот подозвал «бессмертного». Инсар появляется передо мной.

— Я хочу посмотреть на что ты способен.

Инсар молча склоняет голову и ступает назад.

— Подожди, — я снимаю лёгкую, тонкую шаль с плеч. Она белая и прозрачная, словно паутина.