Плен

Адская боль в распухшем синеющем пальце. Указательный. Кто-то с силой хлопает дверью ванной. Палец, оставшийся на дверном косяке. Чернеющая полоска кожи и вмятина. Собственный крик. Дверь в ванную когда-то была выкрашена белой краской, но неровно – видимо, кисть была слишком толстой, или прокрасить нужно было хорошо, а потому краски на кисть брали куда больше, чем следовало. Местами дверь в застывших белых капельках. Маленькие шарики с хвостиками, похожие на сперматозоиды, утекающие к полу. На кафельном полу капель нет. Плитка керамическая и не глянцевая, а похожая на глину или черепицу. Затирка между плиточками выщербилась, и пол трудно отмывать – мусор залетает в щели, а кусочки затирки растворяются, и на полу остаются разводы. Пожелтевшая дверь, капельки, разводы. Крохотный спасительный шпингалет. Такие продаются в хозяйственном отделе универсального, рядом с витриной с ложечками. Ложечки удивительные – есть квадратные под сахар, похожие на игрушечные лопаты, поуже и пошире. Есть крохотные, для горчицы, размером не больше мизинчика, серебряные, с витиеватыми оконечниками и на тонких ножках, толстенькие покороче. Ложечки хорошенькие, но почему-то напоминают что-то очень неприятное. Особенно неприятны те, что с толстыми ножками и крупными черпачками. Шпингалеты приятнее – есть даже огромные, какие бывают только на уличных сараях и в деревянных туалетах. Есть поменьше. И даже такой же, как дома. Шпингалетик. Чтобы закрыться изнутри. Он неровно врезан в древесину, но лохматые неровности прорези тоже заполнены краской – будто слеплены из бежевого оплывшего пластилина. Похоже на сгущенку, но не настолько прозрачную.

Катя выскочила на улицу, закурила. Почему это приходит бесконтрольно? Ей же еще работать до самого вечера! Что это вообще такое? Ерунда какая-то, несвязные обрывки, но это чувство дикого ужаса, этот страх, от которого даже сейчас долбит в висках.

– У тебя запой, что ли? – Оператор тоже вышел покурить. – Катюх, ты если простыла…

– Нормально. – Катя собиралась наврать что-нибудь успокоительное, но внезапно зазвонил телефон.

Катю передернуло – номер начинался с кода родного городишки. Это что-то плохое. Может быть, мать? Или Нина? Нет, как бы Нина ее нашла?

– Екатерина, здравствуйте, с вами говорит следователь районной…

Катя обмерла.

15:02. Нина

В проеме двери стояла мама и смотрела. Лицо у нее было настолько злое, что Нина тут же выскочила из-под Вити, который не понял, что произошло, и запахнула халат.

– А ну пошел отсюда, сучонок мелкий! – Мама шипела.

Она схватила Витю за шиворот рубашки и резко дернула на себя. Он от рывка слетел с кровати, оказавшись на корточках, и изумленно осмотрелся, не понимая, почему все так быстро изменилось.

– Пошел отсюда, я сказала! Я тебя еще раз около нее увижу, я на тебя в милицию заявление напишу! Чего встал? – Витя и вправду встал.

Мама выпихнула его из комнаты, всучила ему учебники, вытолкнула из квартиры и громко захлопнула за ним дверь. Нина сидела в той же позе – случилось что-то до такой степени ужасное и непоправимое, что даже двигаться было страшно. Мама заглянула в комнату:

– Трусы надень, шлюха. Я думала, хоть младшую вырастила, а она туда же! Вслед за своей сестрой в проститутки собралась? Как она, на трассе сдохнуть хочешь?

– Катя не проститутка, – выдавила из себя Нина. – Почему ты говоришь…

– А где она? Где? Ясно, как такие кончают! Я тут горбачусь с утра до ночи, а она у меня под носом! Ни стыда ни совести!

Нина торопливо натягивала трусы.

– Ты спала с ним? Спала?

Мама больно схватила ее за плечо и развернула к себе:

– Говори!

– Нет. Мы только первый раз, и то не успели.

Мама вдруг залепила Нине увесистую пощечину. Нина от неожиданности даже не заплакала, а так и стояла, прижимая руку к горящей щеке.

– Не успели они! Я тебе успею! Следом за этой отправишься!

Мама вышла, громко хлопнув дверью, и Нина разрыдалась. Мысли смешивались в адский густой клубок, из которого вываливалась мертвая Катька, мамино лицо, пощечина, ошалевший Витя, вылетающий из комнаты, невероятное удовольствие, за которое теперь было стыдно, и чувство, что она испачкалась, замаралась так, что мама теперь никогда ее не простит – для нее она «шлюха».

Понемногу Нина успокоилась и пришла в себя; мама гремела на кухне, и выходить к ней казалось чем-то немыслимым и страшным. Раньше мама никогда так не злилась и не била ее. И, с одной стороны, все это было очень обидно, но с другой – Нина понимала, что мама имеет право злиться. Очень хотелось в туалет – после того, как Витя сделал ей приятно, напряжение внизу живота, несмотря на слезы и шок, не ушло полностью – от любого изменения положения тела там пошевеливалось тоже, и волна томной приятности прокатывалась по телу. Нина хотела, чтобы это прекратилось, потому что это тоже будто уличало ее, но оттого, что она об этом думала, все, казалось, только усиливается.