В празднества хлебов тайны преломленья,
Не вернулась из пределов сновиденья.
Несправедливостью всякий должен воспылать.
Но сей мир не нами сотворен и не нам решать,
О жизни и смерти толковать,
На свет и тьму мирозданье разделять.
Бледны губы ее должно быть холодны.
Строки бесславного поэта, кому они теперь нужны.
Забрала с собою все надежды и мечты.
Но со смертью не прекратятся мои обеты и посты.
Верность в этом грешном мире осуждена,
Мне вторили духи и ветра, книги и сама судьба,
“Уйди же прочь, червь ничтожный, та дева не твоя!”
Но вопреки, на сердце зиждя жар огня,
Избрал доселе трудный путь, удел раба и звонаря,
Недостойный Бога восхвалять, сомкнув уста,
В башню дверь десницей отворя,
Безмолвствуя, звоню во все колокола.
Ныне она столь близка, вот укрывает холмик осенняя листва.
Крест возвышается дубовый, она в земле недвижно спит.
До дня Страшного суда, а я, с обещанием вдовца,
Вечно любить одну, что за неверность укорит,
Ведь в дни разлуки помышлял и видел девы отраженье
В других, естество ее в них воображалось,
Иллюзии то были, страсти плотской наважденье,
Мечтательно теплотой тело озарялось.
Отныне возможно каждый день мне назначать свиданья,
Она рядом, слушает меня, цветы без стесненья принимает,
Внимает в строки моего писанья,
Лишь обо мне помышляет.
Безумец! Неужто смерть жизни стала краше.
Похоронил, дабы обрести, уже не зацвести.
Глупец! Вознамеривший любить в страхе,
Крест тот тебе не понести.
Но, вопреки, законам неба и людским.
Взваливши на спину, ползу под тяжестью любви,
Пустынью жаркой и дном морским,
Всюду борозда моя и слышен вопль страждущей души.
* * *
Писателя придадите вы забвенью,
Но ее не забудете вовек.
Восхищаете к добру ее стремленью,
А я предстану на суде последним, как последний низкий человек.
Видя свет ее благословенный,
Надежду обрету, любя Ариану лишь одну.
Некогда ничтожный, благоверный
Трепет в сердце хладное вручу.
И я уйду вслед за нею,
Влекомый чаяньем манящим.
Я верою и усомниться не посмею,
Претерпевши, мы славу вечную обрыщем.
* * *
Спи ангел мой небесный, покуда за тобою не прейду.
Не поседеют волосы твои, и внуков не прижмешь к груди.
Пусть не печалят потери те, утраты возвращу,
Встречусь еще не раз на земном твоем пути.
Взмокли длинны волосы мои от слез.
Который час прощаюсь с девой, застывши у гроба.
Доносится со всех сторон сонм укоров и угроз.
Они спешат похоронить, ожидая яства накрытого стола.
О Боже, она была жива!
Молила и любила, радовалась и грустила,
Рядышком со мной сидела и по имени звала.
Без сожаленья жизнь ту отпустила.
Прости меня, или ты уже простила?
* * *
Смерть тела есть мгновенье, души же умирают целый век,
Бессмертны, потому мы о близких вспоминаем.
Их задушевный смех и как стирали пыль с их усталых век.
В душах скорбных образ нетленный воскрешаем.
Не плачьте, они у Господа в раю.
Когда и я умру, издали на их блаженство воззрю.
Ее я там обязательно найду,
И о встрече у Господа, в который раз молебно вопрошу.
Свидевшись, в молчании взирать мы будем кротко.
Дальний путь длинною в жизнь… взгляд один – вот моя награда.
История наша прольется над вселенной звонко,
Почтут нас без празднеств и парада.
Велик пред Богом тот, кто любил,
Но для людей он лишь мечтаньем жил.
* * *
Выносить спешат ее из дерева постель.
Мертва она – кричали все.
Вопреки всему шептал создатель тысячи новелл –
Спит она, она во сне!
В мире сущности небесной в обителях святых,
Проснувшись, взгляд на землю простирает,
Но отворотясь, о мирах иных
Воспоминанье в ней тускло угасает.
Прошлым жить, иль настоящим,
Против или по теченью плыть,
В руках синицей дорожить или грезить журавлем манящим,
Смерть принять во мраке или в свете вечно жить?
Ответь мне на сей вопрос.
Для чего Садовнику столько роз?
* * *
Растворись в потоке мыслей бурных,
Возродись из пепла фениксу подобно,
Живи и не слушай речей моих безумных,
Возрыдай на могиле неизвестного утробно.
Бейся сердце что утихло, пламя жизни зажги, что погасло.
Позволь, верну, позволь любовью воскрешу.
Дух безутешен мой бесстрастно.
Лишь о возвращении прошу.
Господь, помилуй и прости.
Я знаю, слышишь, ведь Ты везде.
Снизойди,
Десницы распростри, верни сиянье далекой той звезде.
У гроба любимой я стою, в землю отпустить деву не даю.
Отверженный, лишь Тебя единого молю.
В смерти Арианы лишь себя виню.
Так отдай ей жизнь мою!
Дыханье, кровь и сердца стук,
Забери, то будет мой единственный достойный ей подарок,
Сниму промокший от излияний глаз сюртук.
Напомнят обо мне лишь письма, без адресов и марок.
Я ее люблю, Господи, Ты ведаешь, Ты знаешь.
Вот предназначенье, жить ради жизни и умереть ради жизни.
Ты милуешь и призываешь.
В очах ее прекрасных мир потерянной моей отчизны.
Пускай я не огласил нежных слов поэмы сей,
Пускай прикосновеньем не затронул ее тело,
Пускай не утонул в морях ее очей,
Пускай жил кротко и несмело.
Прошу, Господи, даруй Ариане жизнь мою.
Ведь я ее люблю.
* * *
Мгновенье, прогремело провиденье.
И вот, в гробе юноша лежит,
В лике его мир и успокоенье.
А рядом девушка со свечой в руках стоит.
Кто он таков? Не ведает она. Простор.
Близ дуба векового крест без надписей деву необъяснимостью манит.