“Горе не видеть женщин по целому веку,
Забудь ты про монашескую постную потеху”.
“Сколько не говори, а создают они тебе помеху,
Чистый свет от них исходит, лучи проникают в саму тьму,
И грешники, в одиночестве, радуются редкому теплу тому”.
“Скольких я уже соблазнил, тысячи я положил на греха постель,
Стонут и воют в наслажденье, те звуки ушам моим веселье,
Но что мне тысячи, когда один юноша иль дева укрывшись от страстей,
Отказываются подчиняться мне, истекает небезграничное терпенье,
От них лишь молитвы слышу, в обете девства послушанье.
Вот скоро и миллионы я развращу, но хочу всего-то непорочную одну.
Люди вы воистину вольны, но желанья ваши нам сродни,
Платоника и ты на путь неверных направляешь, не ропщу,
Куда мне до своей родни”.
“Поник, чувствуешь что проиграл, возопил
О несправедливости”.
“Я, нет, тот друг лишь приманкой был,
Дабы Аэлла оказалась взаперти, над пропастью, над смертью.
Слышишь, она кричит, юноша расслышал и к ней бегом спешит.
Страх за любимую погоняет словно плетью”.
“Догадываюсь, о чем ты помышляешь,
Но то невинности не навредит”.
Амадей стремглав к обрыву подбежал, бури моря не гнушаясь.
Взглянул украдкой вниз, а там дева на корнях висит.
“Я помогу, спасу тебя Аэлла, только ты держись”.
Обещался Амадей, но девушка по-иному отвечала.
“Веревки нет, нет лестницы, как же ты вызволишь меня?” – молясь
Вопрошала, а юноша лишь руку протянул, что его пугала,
Сейчас прикоснется он впервые до нее, о как несказанно велико, то мгновенье.
И девушка, позабыв об обещанье, ради спасенья жизни юной,
Кисть руки вложила на ладонь героя и в преткновенье
Свершилось, дивное очам спасенье пары милой.
Амадей, напрягши силы, вытянул на родную землю деву,
И не заметил, как его рука уж покинула десницу
Благодарной и любящей Аэллы, будто он и не прикоснулся к ее телу.
Ангел Платоника превратилась в птицу,
Понаблюдала за деяньем свысока и вернулась к древу с упованьем.
А Амадей и Аэлла безмолвствуя на друг дружку трепетно глядели.
Юноша тогда сотворил благое предложенье с умиленьем,
Дева согласилась и они, окончили тот бурный день венчаньем.
Ныне истинно вместе стали, ни беды, ни радости их не разлучали.
Платоника вернулась, а Плутос улыбаясь
Предвкушал награду, глаза черные его сверкали.
“Вот и окончен спор, об одном прикосновенье договаривались мы, уверяясь
Будто выстоят они, не сделают то, что сотворили целые поколенья,
Сама ты видела их переплетенье рук,
Так что, не возражай, готовь к обрезанью белы крылья”.
Могла бы испугаться тут Божий ангел, испытать пламень вечных мук,
Но бес лукавством озаренный и здесь обмануть решил.
Платоника подумав, выдвинула правды разъясненье.
“Уговор зиждился о прикосновенье страстном, позабыл,
С умыслом греховным должна была дотронуться рука, согрешенье,
Только тогда вступаешь ты в права, но по-прежнему чисты их сердца,
Прикосновенье в спасенье, а не было то наслажденье.
И спор наш посему не имеет явного конца”.
Плутос огорчился, и пыл его до времени иного стихся.
“Ты права, соглашусь, не было в том греха,
А сейчас они уж в церкви у святого здешнего отца,
Под благословение подходят, вера их сильна.
Все мои потуги в невинности бессильны, крепость та и ныне непреступна”.
“Было бы так всегда”.
“То не было бы меня”.
На том они умолкли, и дол наполнил благовест и тишина.
Записав поэмы сей слова, подслушав духов не таясь,
Смотрю, как багровеет алая заря, небес палитра горит во все цвета.
Творцу всего сущего благоговейно поклонясь,
С земли сырой поднимусь, не печалясь и не смеясь.
Прощусь с любимой в дом отчий ныне возвратясь.
Беатриче простила Данте в раю тогда,
Но если я однажды обет верности нарушу,
Не проститься мне, то согрешенье никогда.
Ведь изменой землю сотрясу, и свод небесный я обрушу.
Прощайте духи, вам нужен был поэт бесславный,
Все записал, каков есть путь в жизни человека правый.
На том, покину сей прибрежный дол.
А духам, суждено порхать под древом, поджидая новых до тех славных пор,
Покуда не окончится от сотворенья давний духов спор.
Десница обронила тонкое перо,
Рукопись в птиц обратясь под тучами порхает,
Оно, в дни вдохновенья сотворено.
Любви историй много, та песнь не увядает,
Но жизнь моя одна, любимой ставшая она,
Дева, что так прекрасно молода, ныне спит иль только засыпает.
О строках посвященных ей, она не ведает, не знает, создана
Из пыльцы рая дивных тех цветов, потому так взор прельщает,
Но сердце страстью не пылает, она иное существо.
Творцов вздымает в трепет, необузданный порыв единым словом укрощает,
В очах ее блистает то строгость, то озорство,
Но нынче очи веками скрывает.
Пускай тебе приснится сказок сонм,
Минут несколько минут и окончится твой долгий сон,
Станет лишь виденьем тот волшебства грифон.
Любви историй много, а наша так скромна.
Встречи, взгляды, прогулки и разговор, что так часто умолкает.
Мгновенья значенья велико, словно взмах пера.
Прими ангельскую любовь мою, что, не прикасаясь, лишь взирает,
И я прославлю нас всей нищетой своих словес.
Я, тот, кто вышнее воспевает,
Недостойным будучи, имея в мирозданье малый вес,
Я, тот, кто мыслит, но не вкушает.
Творенья создает, ставшие лишь мира сего тенью,