Платоника и Плутос

Без жизни тело одушевляет.

Восставши под небесной сенью

Мертвый в памяти и духе оживает, одно кратко слово воскрешает.

Запечатлеваю образы невинны, потому что грешен,

Я, с надеждою мечтаю обрести ту белизну души,

Но я в блуд очами и руками свержен.

Господь осудит, но ты читатель не суди.

И не будешь строками сими осужден.

Помни, то лишь бесталанные стихи.

Усталость увлекает в старость,

Я созерцал творение миров и сотни затонувших островов,

Их одинокое стенанье, моя успокоительная сладость.

Недвижим под стихийным бедствием ветров,

Я странник, что не имеет кров,

Почтенный волхв без царственных даров.

Несу благодарственное слово в знак преклоненья.

В минуты от безумья просветленья,

Люблю Творца и Его чудесные творенья.

И для меня ты лучшее, что видели мои глаза,

Пусть слепота не отберет сей бесценный дар,

Вящее созерцанье запретного плода.

Пускай душа лишь божий пар,

В нем есть любовь, так любимая вдыхай,

Вздымай, ясны очи ввысь, там я средь облаков шепчу тебе – “Проснись,

Любимая вставай,

Очнись”.

2011г.

Лифостротон

Любовь живет вечно.

Обрамлен венцом златых волос

Прекрасный лик – покой дарящий гений,

Несравненный идеал – гроза томлений,

Восторгом непогрешимым в сердце розою возрос.

Порок исторг, оставив лишь стесненье,

Отпечатком уст потревожу девы дланей белизну.

Смирив усладой очи, взором пламенным скользну.

О солнце, меркнет светоч твой в ее свеченье.

Осенен сводом храма ее чарующей души.

Словно серафим святой укрывает платьем стан

Пленительный в изгибах – тот облик томный не осквернит изъян

Любви моей, я полон чувств, до дна меня ты осуши.

Глас девы усмиряющий стенанья тайности безумств.

Милосердный жест ее полон влаги соли слез.

Янтарь прозрачный с силой алчной алых гроз.

Громадой туч с избытком жестокосердных буйств,

Ударит в грудь, пав на колени поэт молит о прощенье.

Затихает сердце, плачем дождь барабанит где-то. Это

Стенает криком, живя лишь мигом, в ответ смеется эхо,

Душа и сердце начали безрадостное мщенье.

Деву любящий, оставь надежду, отринь языческую веру.

Ибо она для поэта рождена, дочь фортуны.

Мирозданье – нецелованные девственные губы.

Тот вкус соблазна позволителен лишь ветру.

Стать воздухом поэт желал, дабы обнять впервые ту,

Невинно дуновеньем, изображая пустоту быть духом плотным.

Вездесущим, стать влажным явленьем непогодным.

Росою утренней у кромки озерца лаская икр красоту.

Листком сухим к ногам живым я упаду.

Пылинкой на реснице, усну, веком девы чуть укрывшись.

Ручьем прохладным, восславлю, чуть умывшись.

Цветком к носику прильну, покинув затхлую гряду.

Блаженствуй дева, а я тебя почту, придя к возлюбленной могиле.

Но почему – взмолюсь – Я живу, а она погребена, ее душа

Вознесена на Небеса. А я, не тороплюсь туда,

К Богу, кому о спасении молил, прося о силе.

Услышь стихиры, тебе одной я посвящаю не тлеющие книги.

Спи сном безмолвным, безмятежным в царствии ночном.

В обители пресветлой, о благодати я пишу, о том,

О втором рожденье, где жизни белеющие бреги.

Я помню всё и не забуду ничего, я вечно помнить буду,

О деве непостижимой чистоты, спросишь – Кто? и я отвечу – Ты!

Творила образ незабвенный красоты усталая душа моя, мои персты.

Перебирали воспоминаний недремлющую груду.

Памятник воздвигну – скорбящий ангел в смирении благом.

Из мраморных глазниц сочатся слезы в знак прощенья.

Длани ангела к небесам воздеты – символ умиленья.

В тиши слышны моленья, неугасимые грабителем врагом.

Здесь плоть покоится, касанье к той наготе я чтил грехом.

О это место, судьбы человеческой закон, место памяти убогой.

Всё минуло, воспоминания поросли добром, не злобой.

Здесь крест простой высится флагом иль гербом.

Но не грешно к душе душой кротко прикоснуться.

Вот мысль моя, мои картинные виденья, вот слух и зренье.

Унынье гаснет, наступает озаренье.

Но если жизнь есть сон, то позволь очнуться.

Позволь мне рядом лечь, позволь дух от мира бесстрастием отсечь.

Но светом солнечным ты вновь безумье озаряешь.

Поёшь – Живи и помни – и тем поэта верою смиряешь.

И за собой не меня увлечь мечтаешь.

Любовь – мертвец бессмертный не питаемый, гонимый.

Эдем сердечный тот сторожат украдкой херувимы.

Иссохли житницы, но плодоносят нивы.

Душа там любит ночевать, ладанку храня, образок любимый.

Голоса утихли вездесущие химеры несбыточных надежд.

Верните время, вспять утерянное в любовной муке.

Мир исчезает, вновь оживает в последнем звуке.

Причитанья древ в наготе осенней, без одежд,

Зовут поэта в замок мрачный на холме из писем влажных.

Безответных, как и сердце девы, что томится в заключенье.

Оно свободы чувств боится, созидая предубежденье.

Ужель я не был из числа отважных?

И мы взрослели, но слез поток невольный не кончался.

За нас Бог распятый на кресте страдал, чего же радоваться ныне?

Восстанью, воскрешению из мертвых, будь счастлива отныне!

Грустишь поэт, что сердце не отдано любимой, за перо давно не брался.

Мечтал и в деве ощутить любовь, но взор ее холодно бездарен.

Ее ласка лишь учтивость, а для тебя амброзии божественные тайны.

Ее сердце молчанье избрало, ее глаза сухи, покойны.

А ты, мученик любви, твой путь пространен.

И даже малые мотыльки к сердцу взлетают.