Платон, Плотин и Баламут. О фантастике, кино и не только

– Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством…

Продолжение, надеюсь, вы знаете.

А за солнцами улиц где-то ковыляла: БОРХЕС и МАЯКОВСКИЙ

Бывают насильственные представления,

когда человек день и ночь думает,

например, все о луне,

и у меня есть своя такая луна

Антон Чехов

В начале рассказа «Каталог и анализ разнообразных сочинений Лумиса» из сборника «Хроники Бустоса Домека» Хорхе Л. БОРХЕСА и Адольфо Б. КАСАРЕСА есть такой эпизод:

«Этот неутомимый causeur осыпал насмешками «метафористов», которые, чтобы обозначить один предмет, превращают его в другой. Подобные диатрибы, разумеется, никогда не выходили за рамки устного слова, поскольку сама строгость творчества Лумиса не допускала иного. «Разве в слове «луна», – любил он спрашивать, – не больше содержания, чем в каком-нибудь «соловьином чае», как перерядил МАЯКОВСКИЙ?»

В оригинале последнее предложение звучит так:

«No hay mayor vigor de evocación en la palabra „luna“ – solía preguntar – que en „el té de los ruiseñores“, como la disfrazara Maiakovski?»

Комментаторы БОРХЕСА констатируют, что не могут «отыскать источник столь необычной метафоры».

И действительно: «Соловьиный чай» у МАЯКОВСКОГО – нонсенс. Откуда же цитата?

Можно, конечно, предположить, что соавторы выдумали метафору точно так же, как и главного героя новеллы – Федерико Хуана Карлоса Лумиса.

Однако у мексиканского поэта Луиса Мигеля АГИЛАРА (Luis Miguel Aguilar Camín) есть любопытное стихотворение «Луны» («Lunas») 2008 года. Вот кусочки из него (подстрочник с испанского):

Луна Басё, что спит под одной крышей из клевера и кокосов,
Луна Апулея с другой маленькой луной на лбу, как зеркало,
Луна с песчаным пляжем Лукиана из Самосаты с надписью «Я был здесь» и реками, которые по вкусу напоминают красное вино,
Луна, к которой можно добраться, прыгнув в нужное время Ростаном, Мюнхгаузеном и Итало Кальвино,
Потная луна Ювенала среди ламп притона,
Луна в непрерывном разрушении Лукреция,
Луна Верлена, в водах которой растворяются все песни.

В целом в стихотворении упоминаются около сотни лун разных писателей и поэтов, в том числе «Луна у МАЯКОВСКОГО, из которой пьёт соловей».

Пусть речь идет не о чае, но образ явно совпадает с борхесовско-касаресовским. И так как он взят в другом разрезе, то явно не заимствован из «Хроник Бустоса Домека».

Недоумение возрастает еще больше. Нет в стихах МАЯКОВСКОГО никакой чаши-Луны, из которой пьют соловьи. Да и быть не может: этот возвышенный поэтический образ никаким образом не укладывается в эстетику его стиха. Более того, категорически противоречит ей:

Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
Из любвей и соловьев какое-то варево,
Улица корчится безъязыкая —
Ей нечем кричать и разговаривать.

А вот самое интересное: 27 января 2016 года (то есть спустя много лет после стихотворения) в ежедневной мексиканской газете «Milenio» Луис Мигель АГИЛАР написал статью «La luna taza de té y el ruiseñor» о Владимире МАЯКОВСКОМ, где заявил: