Когда Фигли закончились, коротышка опять вбежал в паб и так же быстро появился снова, таща какую-то женщину с морщинистой, как у индюшки, шеей. Женщина всё норовила стукнуть его зонтиком – напрасный труд, поскольку он со всей осторожностью удерживал свою ношу над головой. Следом, вцепившись в объёмистый саквояж, вышла трепещущая юная служанка. Коротышка аккуратно поставил женщину рядом с грудой Фиглей и, пока та пронзительно требовала от стражников арестовать негодяя, снова вернулся внутрь и вышел, балансируя тремя тяжёлыми чемоданами и двумя шляпными коробками.
Тиффани узнала женщину, и узнавание её не обрадовало. Это была герцогиня, мать Летиции, по правде сказать, жуткая особа. Роланд вообще понимает, во что ввязывается? Сама Летиция ещё ничего, это уж кому что нравится, но в венах её маменьки, по видимости, течёт столько голубой крови, что ей давно полагалось бы лопнуть, и прямо сейчас, кажется, этот миг почти настал. По иронии судьбы, Фиглей угораздило разгромить именно тот паб, где обосновалась мерзкая старая кошёлка. Вот уж повезло так повезло! А между прочим, Роланд и его акварельная наречённая остались в здании наедине – и что теперь подумает герцогиня?
На этот вопрос ответ нашёлся очень быстро: коротышка уже вытаскивал обоих из паба, ухватившись за края очень дорогой одежды. Роланд щеголял в смокинге, ему самую малость великоватом; а Летиция просто утопала в облаке воздушных рюшечек-оборочек: на взгляд Тиффани, такой наряд для никчёмной бездельницы в самый раз. Ха!
Прибывали всё новые стражники: по-видимому, им уже доводилось иметь дело с Фиглями, и у них хватало здравого смысла к месту преступления не бежать, а идти. Лишь один из них – высоченный, больше шести футов ростом, рыжеволосый, в ослепительно надраенных доспехах, – невозмутимо снимал свидетельские показания с владельца паба, звучавшие как затяжной вопль на тему «стражники, сделайте что-нибудь, я хочу развидеть этот кошмар!».
Тиффани обернулась и оказалась лицом к лицу с Роландом.
– Ты? Здесь? – с трудом выговорил он. На заднем плане Летиция ударилась в слёзы. Ха, чего ещё от неё ждать!
– Слушай, мне нужно сообщить тебе нечто очень…
– Пол обвалился, – проговорил Роланд точно во сне, не успела она докончить фразы. – Вот прямо взял и прямо обвалился!
– Послушай, я должна… – начала Тиффани снова, но на сей раз перед нею внезапно воздвиглась мать Летиции.
– Я тебя знаю! Ты – его ведьминская подружка, так? Не вздумай отрицать! Как ты смеешь нас преследовать?!
– А как они пол обрушили? – не отступал Роланд. В лице его не осталось ни кровинки. – Как ты обрушила пол? Ну, отвечай!
И тут вдруг накатила вонь: точно сверху упал тяжёлый молот. Невзирая на потрясение и ужас, Тиффани почувствовала что-то ещё: смрад, тяжёлый дух, порчу в мыслях, омерзительную и беспощадную, навоз из чудовищных представлений и прогнивших дум, так что ей вдруг захотелось вытащить мозг и отмыть его хорошенько.
«Это он: безглазый незнакомец в чёрном! А уж запах! В сортире для страдающих поносом хорьков и то пахло бы лучше! В прошлый раз смрад показался мне чудовищным, но, оказывается, это были ещё цветочки!» Тиффани в отчаянии заозиралась по сторонам, надеясь вопреки всему, что не увидит того, что высматривает.
Летиция зарыдала громче; её всхлипывания пренеприятным образом смешивались со стонами и проклятиями: это Фигли понемногу приходили в себя.
Будущая тёща ухватила Роланда за лацкан.
– Отойди от неё сию секунду, она – всего лишь…
Все разом умолкли – и Тиффани оказалась в гуще пристальных взглядов.
Ох, право слово, всё должно было произойти совсем не так, подумала она.
– Мне страшно жаль, – с трудом выговорила девушка в угрожающей тишине. – Я ничего не могла сделать. – В лице Роланда понемногу проступали краски.
– Но ты же за ним ухаживала, – промолвил Роланд, словно пытаясь решить какую-то непростую задачу. – Почему ты перестала поддерживать в нём жизнь?
– Всё, что я могла, – это лишь забирать его боль. Мне так ужасно жаль, но это всё, что я могу. Прости!
– Но ты ведь ведьма! Я думал, ты всё можешь, ты же ведьма! Почему он умер?
Тиффани не слышала этих слов, но чувствовала: они ползли по её разуму, точно мерзкий слизень, за которым тянется липкий след. Позже девушка задумалась: а в скольких ещё головах наследил этот слизень? – но прямо сейчас госпожа Пруст крепко ухватила её за руку. Лицо Роланда перекосилось от ярости; Тиффани тут же вспомнила визжащую фигуру на дороге, не отбрасывающую тени в ярком свете дня, изрыгающую брань, точно рвоту. Фигуру, оставившую по себе тошнотворное ощущение того, что ей, Тиффани, никогда уже не отмыться дочиста.
У людей вокруг вид был встревоженно-загнанный, как у кроликов, почуявших лису.