Выхожу на большую поляну, разрывом взметается облако снега, с правого траверза в меня летит полутонный клыкастый снаряд. Полуоборот, прыжок и кувырок, падаю задницей на жесткий хребет. Сжимаю тушу ляжками, сквозь штаны больно уколола щетина. Кабан с разбегу упёрся в землю клыками и передними лапами, его вскидывает вертикально – не балуй со «стоп-краном»! Спрыгиваю наземь, оборот, у виска пронеслось копыто. Неудачный маневр, одним росчерком лезвия вскрываю открытое горло. Угроза справа снизила темп, на его пути в агонии разбрызгивает кровь вожак. Уходя от атаки слева, шаг за тушу, резко ускоряюсь. Зверь успевает повернуть ко мне клыкастую морду, ударом сбоку вгоняю сталь в ухо. Выдернув меч, прыгаю, третий кабан ощутил опасность, подгибает задние ноги, задом тормозит о снег. Его тащит юзом, перепрыгнув тушу вожака, сверху втыкаю сталь в основание черепа – приехали, блин.
Медленно-медленно оборачиваюсь к стаду, свиньи собрались в боевой порядок, клином: впереди и по бокам самцы, в арьергарде и ближе к центру самки, в середине поросята. Меня смешат их злобные взгляды, иду к ним, звенит смех, издевательски пляшут слова нелепой считалки.
– Раз, два, три, четыре, пять, я иду вас убивать. Вам ни спрятаться, ни убежать! Это смешно, и мне вас не жаль! Ха-ха-ха!
Совершенно не представляю, как уработать эту гору мускул, клыков и копыт… плевать! Я просто иду и смеюсь, без смысла, без малейшей мысли. Им нужно было всего лишь оставаться на месте, это же так естественно – сбиться в кучу, это же велит инстинкт – прикрыть детёнышей. Просто быть вместе до конца! Но… невозможно оставаться вместе до самого конца, смерть приходит к каждому в одиночестве.
К ним шла смерть, или это только казалось, я видел разом их взгляды – в глазах обречённых злоба сменилась одиночеством смерти. Заработал другой древнейший инстинкт – выжить должен сильнейший. При необоримой, фатальной угрозе звери бросают детёнышей, даже пожирают, чтоб выжил хоть кто-нибудь, у кого есть какие-то шансы.
На стадо словно обрушился порыв ураганного ветра, грязно-бурые туши разметало осенними листьями, если можно представить себе листопад с истошным, режущим слух визгом. Я остановился, желания броситься в погоню не возникло. Зачем? И так только что всех убил.
Тётушке Смерти незачем самой махать косой, да и нет у неё никакой косы, я это точно знаю. Одни помощники Остромысла побежали ловить поросят, другие в оцеплении встречали разбегающихся в панике зверей рогатинами.
Подошёл Остромысл, протянул ножны. – Ты как, в порядке?
Благодарно кивнул, спрятал меч. Не удержал досадливый вздох. – Ну, вот ты опять начинаешь!
– Я в смысле – отпустило или таращит ещё?
– Не ссыте, Григорий Петрович, я Дубровский, – пытаюсь разрядить обстановку.
– Дубровский? Фамилия твоя? – искренне удивился колдун, я аж обернулся к нему. Вроде, не притворяется… А! Он же действительно из другого мира! Уточняю, – так ты и про Пушкина не слыхал?
– Откуда ты знаешь о Пушкине? – дядька вытаращил на меня глаза, я снисходительно улыбнулся. Он проворчал, – впрочем, это совпадение, конечно, у каждого свой Пушкин.
– И свой Дубровский, – заметил я дурацки глубокомысленно. Огляделся по сторонам. – Может, поедем уже обратно, твои, чай, сами справятся?
– Пешком дойдём, лошадки все заняты, – деловито прогудел Остромысл.
– Пойдём. – Направляюсь за ним в лес. Снег набивается в лапти, валенки ещё не изобрели. Босиком ловчее, да не побегаешь так далече… гм, в полном сознании. Причина устроенного побоища уже не кажется такой уж пустой. Впрочем, тема всё-таки неприятная, затеваю отвлечённый разговор. – Вот скажи мне, кудесник, любимец богов. По факту мужички устроили хрюшкам геноцид, а я убил всего троих. Какого ж хрена они на меня даже взглянуть стесняются?
– Ты, конечно, думаешь, что такое производишь геройское впечатление. Успокойся, они тебя и не видели вовсе, – ответил тот небрежно. – Вообще никогда не видели, понятия не имеют о твоём существовании.
– Да как же так? Я ж вот почти только что тут…
– Только что на их глазах я вышел к стаду, воздел посох и воззвал к богам, дальше ты знаешь…
– Вот ты культовый деятель! – не скрываю насмешки.
– Сам тащусь, – усмехнулся колдун. – А чего тебе надобно? Славы?
– Даже не знаю. – Об этом я ещё не думал, но какой мальчишка откажется от славы? Даже если он и не мальчишка уже, то есть почти…
– Я знаю – будет тебе слава, только не как истребителя мирных травоядных…
– Если что, я веганов недолюбливаю.
Глава 17
Дыхание Светланы стало размеренным, девчонка уснула, как всегда, не поблагодарив. Засыпая сам, раздражённо подумал, что достаточно за день сгубил живых душ, ещё и ночью заниматься этим будет лишним. Серых братцев жалко, набегаются без меня, а с другой стороны им полезно, вдруг привыкнут к лёгкой жизни, разбалуются.
Да и не очень это важно, поразило открытие – мне, оказывается, необходимо этим заниматься. То есть приходится убивать не из чувства справедливости, даже не потому, что это так здорово… вернее, нравится – потому что подкатывает, припирает, как ломка.