Плач Стали

Подождать пришлось прилично, ведун словно забыл обо мне, со мной постоянно были мама или Лана. От вынужденного безделья и чтоб отвлечься от боли, гонял в мозгу порожняки – гадал, что за человек Григорий Петрович.

Каюсь, думал я о своём спасителе нелестно, представлялся он мне иномирским либералом или даже диссидентом, такими эмоциональными были его слова о мире лжи и насилия. Нет, сам-то я нормально отношусь к российской власти и президенту лично, просто приходилось посмотреть разные агитки «несистемной оппозиции». Помнится, было весело, а вот сейчас мне что-то совсем не улыбается, особенно не радует перспектива убивать ради свержения или недопущения появления московской тирании.

В принципе, ведун же сам соглашался, что появление церкви, власти исторически обусловлено, процесс шёл не без перегибов на местах… то есть происходит, ну и что? Это не мой мир и не моё дело. У меня конкретные цели – те викинги и все, кто окажется рядом. Да и то, на них бы хватило жизни, если я после каждого экстреминатуса буду так долго и тяжело восстанавливаться!

Всё время я проводил на широкой низенькой лежанке, заваленной шкурами. Кровать занимала мою конурку почти полностью. Стены сделаны из установленных вертикально и плотно подогнанных брёвен, низенький свод набран из стволов потоньше. В стенах ни одного окна, однако, дневной свет всё-таки проникал каким-то образом, наверное, из щелей под потолком, должно быть, в них же уходил чад от лучин.

Мама и Лана поили отварами и бульонами, ворочали, обтирали всюду и рассказывали всё, что видели в разных вариациях по кругу. Лана поведала, что они с девочками тогда почти дошли до малины, но в селе вдруг так страшно завыли собаки! Они и побежали посмотреть, что случилось. Вот зачем я придумал эту дурацкую малину, она из-за неё могла со мной не попрощаться!

Мама говорила, что я молодец, что ещё не помер, вообще, один остался из всех мужиков в роду. Павших они с Остромыслом и его помощниками возложили на погребальный костёр. Пришлось потрудиться – на дрова пустили брёвна тына. Тяжёлые тела лежали неподалёку, в сгоревшем селе убитыми нашли только совсем маленьких детей и стариков, остальных угнали.

Дядя злой колдун очень хороший, приютил нас в секретном урочище, мы тут обитаем, пока я сам, как глава рода, не решу, где и с кем нам жить. То есть мне отныне решать, с кем жить второй раз овдовевшей маме и сестрёнке, когда подрастёт. А дядя Остромысл хороший, хоть и злой колдун, и помощники у него дельные…

Ну, ясно, короче, что всё решили без меня, а мне лучше согласиться, как минимум пока не возражать, если хочу поправиться, конечно. Я лишь бледно улыбался, без особого труда удержавшись от расспросов. Мне-то по большому счёту фиолетово, главное, чтоб сестра и мама были в безопасности, когда меня не будет рядом, ну а то, что ждут дороги дальние и дома казённые – это к гадалке не ходи.

Наконец, перешёл на твёрдую пищу и начал потихоньку вставать. То есть вставал очень потихоньку и так же, держась за стеночку, весь в холодном поту, закусив до крови губы, полз до ветру. Специально терпел, пока мама не отправит Лану отдыхать или по делу, потому что сама больше не сидела над душой, просто заглядывала временами проведать. Пусть не раз уж я это делал не то, что в их присутствии, а чуть не под себя, не важно – как только стало теоретически возможным сходить самостоятельно, организм Горика отказался при них гадить.

Сначала нужно открыть чудаковатую дверь в форме листа, снизу заострённого, сверху овального. Первая сложность – дверь открывалась вовнутрь, да и не очень она походила на дверь – скорее люк, открывался вверх и вбок. Впрочем, это придумали правильно, отворялась створка легко, почти не мешала и закрывалась потом сама. Налево короткий коридорчик или тамбур, несколько ступеней вверх и обычная дверь наружу. Тоже открывается внутрь, наверное, ради маскировки – выход скрывали ветви кустов, да сверху свисали корни. Снаружи всё выглядело как вывернутое корневище дуба-исполина, чем, собственно, изначально и являлось. Прямо у входа можно присесть на удобно торчащий сбоку толстый корень. Посидеть, подумать…

Первые прогулки запомнились только болью и неописуемым облегчением, а когда я падал на шкуры, пропадала пелена перед глазами, стихал грохот пульса, мог увидеть бессознательно зафиксированные картины.

Толку от этого было чуть – просто чаща, бурелом. Где жили Остромысл, его помощники, мама и Лана, с виду определить не было никакой возможности. Но они, несомненно, присутствовали, ведь… э… ну, аромат в лесу стоял уж больно свежий, хотя вылезал я не только воздухом дышать. В общем, тайное колдовское обиталище ничто не демаскировало, я бы прошёл, если сумел бы пробраться, и ничего б не понял.