Плач

— Не сейчас, — коротко ответил я и подождал, когда он отвернется, прежде чем развернуть бумажку. К своему удивлению, я увидел, что она написана мелким угловатым почерком Гая:

Мэтью,

Я пишу в спешке из больницы Св. Варфоломея, где работаю по части благотворительности. Сюда доставили одного шотландца с ножевым ранением, и, похоже, он умрет. Он бредит и сказал много странного. Среди прочего он упомянул твое имя. Ты можешь прийти, как только получишь эту записку?

Гай

Я вскочил и поскорее пошел в конюшню, отметив, что Малтон просто написал свое имя, не приписав своего обычного дружеского прощания «Твой любящий друг».

* * *

Верхом на Бытие я доехал до Смитфилдской площади. Я не был здесь со дня сожжения Анны Эскью три недели назад. Мне запомнилось, как я тогда заметил, что остатки монастырского участка Святого Варфоломея заслонены новыми домами, которые выстроил Рич. Я знал, что пожертвования, на которые в дни монастыря существовала прилегающая к нему больница, после его роспуска перешли к королю, и слышал, что теперь больница существует только за счет благотворительности, но не знал, что одним из благотворителей является Гай.

На Смитфилдской площади был базарный день, и повсюду установили загоны для скота, а мальчишки с метлами выметали с открытых мест навоз. В дверях таверн стояли фермеры и торговцы, наслаждаясь вечерним ветерком. Вокруг толпились оборванные дети: они всегда собирались на рынке, стараясь заработать пенни там и сям. Месяц назад прямо здесь я стал свидетелем ужасного зрелища. Кто-то мог бы подумать, что с тех пор здесь останется что-то вроде эха — отблеск огня в воздухе, призрак предсмертных криков… Но, конечно, ничего этого не было.

Я никогда не был в этой больнице, которая выходила непосредственно на Смитфилдскую площадь. Привязав Бытие к коновязи и заплатив пенни босоногому мальчишке, чтобы тот присмотрел за ним, я вошел внутрь. Большое старое здание обветшало, краска и штукатурка облупились — прошло семь месяцев после упразднения монастырских больниц. Я спросил какого-то парня, потерявшего половину ноги и привыкающего ходить на костылях, где можно найти доктора Малтона. Он отправил меня в главную палату — просторное помещение, где двумя длинными рядами стояла пара десятков коек, все занятые больными. Я прошел в дальний конец палаты, где Гай во врачебной робе осматривал пациента. Рядом стоял его ассистент, полный старик Фрэнсис Сибрант.

Они заметили меня. Пациенткой на койке была девушка-подросток, которая хныкала, пока Гай перевязывал ей икру, а Фрэнсис осторожно держал ее ногу. К ноге уже были примотаны две деревянные шины.

— Спасибо, что пришел, Мэтью, — спокойно проговорил мой друг. — Я сейчас освобожусь.

Я смотрел, как он заканчивает перевязку. Сибрант медленно положил ногу девушки на кровать, и Гай тихо сказал ей:

— Вот, теперь не двигай ею.

— Она болит, сэр, — пожаловалась пациентка.

— Я знаю, Сьюзен, но чтобы кость срослась, нужно держать ее неподвижной. Я снова приду завтра.

— Спасибо, сэр. Можно мне взять четки, чтобы проводить время?.. — спросила девушка и резко замолкла, с опаской взглянув на меня.

— Тебе их даст мастер Фрэнсис, — ответил Гай и повернулся к своему ассистенту: — Потом дай ей еще выпить того снадобья, что я прописал. Это облегчит боль.

— Хорошо, доктор Малтон.

Затем врач отошел в сторону.

— Спасибо, что пришел, Мэтью, — повторил он. — Я поместил того человека, о котором писал, в отдельную комнату.

Мы с ним вместе прошли через главную палату.

— А что с той девочкой? — поинтересовался я.

— Она за гроши помогает на скотном рынке. Напуганная корова прижала ее к ограде и сломала ей ногу.

— Это заживет?

— Может быть, если она будет соблюдать осторожность. Кость не прорвала кожу, так что ничего страшного не будет. Я был бы благодарен, если ты забудешь ее слова про четки. Некоторые думают, что в этой больнице и сейчас пахнет прежней религией. Кстати, Фрэнсис когда-то был здесь монахом и по-прежнему помогает здесь из христианского милосердия.

Я удивленно посмотрел на Гая. Но почему бы его ассистенту и не быть бывшим монахом? Теперь их в Англии тысячи. Нахмурившись, я ответил:

— Ты же знаешь, что я никогда никому не сказал бы о такой вещи, как четки у ребенка.

— Не вредно напомнить тебе, что нынче не только радикалы должны соблюдать осторожность в своих поступках и словах.

— Я никогда об этом не забываю.

Малтон бросил на меня стальной взгляд.

— А что касается меня, то я не обращаю внимания на слова пациентов, которые звучат нечестиво радикально. Как ты сейчас увидишь.

Я глубоко вздохнул. Нынче мой друг стоял на своем.

* * *