Письма с войны

Слишком сложная вышла у меня поездка, однако я все еще не добрался до конечной цели; на отходивший в половине седьмого поезд я опоздал на пять минут, и поскольку следующий поезд отправлялся через одиннадцать (!!!) часов, а я не хотел возвращаться в часть, то, недолго думая, я дошел до шоссе, ведущего в Абвиль, и стал ждать попутной машины; эта машина пришла через четыре часа!., и хладнокровно проехала мимо; следующая появилась через час и тоже промчалась мимо… Четыре часа в холоде и под дождем; Господи, становилось уже не по себе, но тем не менее интриговало меня; только ни за какие коврижки не возвращаться назад в часть, ибо пришлось бы трястись еще полтора часа; однако через пять минут после второй машины появился третий автомобиль, он-то и взял меня с собой. Но как же шофер, тоже солдат, вел машину! Он словно издевался надо мной и гнал по-сумасшедшему. При скорости в сто километров он за двадцать минут покрыл такое расстояние, какое бедная пехота обычно одолевает за целый день изнурительного марша. И вот теперь в Абвиле я немного пришел в себя и ожидаю поезда на Амьен; это тот же самый поезд, которым я добирался тогда из Валери в Париж, когда ехал в отпуск.

Погода в этот январский день была чудесной; теплое золотое солнце и многообещающий ветер. […]

Сейчас много говорят о введении всеобщей обязанности служить[98], в том числе и для женщин до сорока пяти лет, пожалуйста, напиши мне, может ли это коснуться тебя! Я непременно должен знать об этом, может, ты тоже рискуешь попасть на какие-то работы! Ах, пожалуйста, сообщи мне, достаточно ли прочное положение занимаешь ты у себя в школе!

Абвиль сильно разрушен, почти так же, как и Амьен; исполненный страха, я шел в направлении железнодорожного вокзала; трехлетней давности руины наводят леденящий душу ужас! А сколько же разрушенных церквей! Только на моем, столь коротком пути я насчитал четыре…

Война творит такие безумства, перед которыми порой столбенеешь в испуге и теряешь дар речи. Удручает также совершенно равнодушное, а часто и издевательское поведение французов, рядом с которыми наши солдаты, как мне кажется, вовсе не выглядят победителями, а напоминают скорее беспризорных детей, шатающихся где ни попадя; все солдаты очень грустные и худые, немного ребячливые, неухоженные, действительно, как дети, которых кинули на произвол судьбы.

Очень показательны улыбки французов; по сравнению с улыбками этих детей — это смесь циничного злорадства, и жалости, и еще презрения и высокомерия, встречаются теплые улыбки, сочувственные, но, главное, все они тягостны и неприятны, тем более что фронта как такового тут нет…

[…]

* * *

Амьен, 5 февраля 1943 г.

[…]

Несколько часов без устали бродил по городу, еще раз заглянул в собор и купил несколько репродукций Мадонны… как раз разменял купюру в двадцать марок.

Затем опять приступил к «восхождению» по бесконечно длинной, поднимающейся вверх безлюдной улице, в последнем перед госпиталем кабачке выпиваю еще одну рюмку аперитива. […]

Очередное обследование глаз; заключение: отклонений от нормы не обнаружено; потом обследуют уши, практически тоже без отклонений…

На какое-то время обследования прерывались; еще я был у невропатолога, потом разносил еду; невропатолог тоже ничего не обнаружил, по крайней мере, ничего не сказал…

На этом, после всех проведенных обследований, мое пребывание здесь, видимо, закончится; меня можно будет отослать назад, а болезнь — головные боли и странное подергивание глаз — останется невыясненной, меня ведь именно это интересует; но я не волнуюсь и не переживаю, все наверняка устроится; мой здешний палатный врач очень приятный человек, это меня очень успокаивает и скрашивает мое пребывание здесь; сегодня после полудня я еще раз пойду в город, я очень рад новой поездке; надо бы еще раз попытаться обменять деньги, чтобы купить для тебя что-нибудь красивое. Ах, прежде чем вернуться в бесконечный и безутешный мир тупости и мракобесия, хочется еще хоть два-три дня пожить в свое удовольствие…

[…]

* * *

Госпиталь, 14 февраля 1943 г.

[…]

Сегодня утром врач сказал, что в начале недели — завтра или послезавтра — мне придется поехать в Руан для более тщательного и специального обследования моих глаз; может быть, тот госпиталь оснащен более совершенной аппаратурой, с помощью которой удастся ближе подобраться к разгадке моей болезни. Значит, мне снова предстоит очередная поездка. Ежели будет время, я постараюсь с помощью имеющегося у меня номера полевой почты узнать о местонахождении Эди[99] и навестить его, только при условии, что его часть не расположена в окрестностях Руана, иначе это окажется невозможным.

Время проходит как-то очень быстро и тем не менее растягивается до бесконечности; неимоверно угнетает мысль, что я столько лет принужден жить в противных моей природе обстоятельствах, которые делают невозможной любую духовную работу; но ведь я со временем становлюсь старше — и не только годами. Ах, моя единственная надежда на помощь Бога…