Письма незнакомке

– Ну что, Бернар? Вы не прислали ко мне моего поклонника?

– Мадемуазель, как нарочно сегодня он и не пришел! Стоило мадемуазель пожелать принять его, как он впервые за полгода не появился.

– Странно! Думаете, его предупредили и он испугался?

– Да нет, мадемуазель… Никто не был в курсе того, что мадемуазель и я… Мадемуазель никому не говорила?… Я и подавно… Об этом я даже с женой не говорил.

– Но как вы в таком случае это объясняете?…

– Да никак, мадемуазель… Мало ли что случается… Может, ему надоело… Может, заболел… В следующую среду увидим.

Но и в следующую среду не было ни студента, ни фиалок.

– Что делать, Бернар?… Как вам кажется, можно ли отыскать его через его товарищей?… Или через руководство школы?

– Но как это сделать, мадемуазель? Мы ведь даже не знаем его имени.

– Верно… Ах, как печально! Все погибло, Бернар.

– Да нет же, мадемуазель… Этот год был ознаменован для вас потрясающим успехом, теперь вы отправляетесь в турне, вас ждут новые победы… Считать, что все погибло, уж точно никак нельзя!

– Вы правы. Я неблагодарная… Только мне очень нравилось получать по средам фиалки.

На следующий день она покинула Париж, Анри Сталь преданно последовал за нею. В каждом отеле Женни неизменно ожидали охапки роз. Вернувшись в Париж, она уже больше не вспоминала о романтически настроенном математике.

Год спустя Женни получила письмо от некоего полковника Женевриера, просившего встречи по какой-то личной надобности. Письмо дышало корректностью и достоинством. У Женни не нашлось причины, по которой можно было бы отказать во встрече. Она пригласила полковника к себе домой, назначив встречу на субботу, на вторую половину дня. Он явился, одетый в штатское, во всем черном. Она приняла его с грациозной непринужденностью, которой была обязана сцене в той же степени, что и природе, однако в ее манере держаться читался немой вопрос: «Чего от нее надобно этому незнакомцу?» Наконец, цель визита разъяснилась.

– Благодарю вас, мадемуазель, за то, что нашли возможность принять меня. Я не мог объяснить в письме цель своего визита. Если я позволил себе просить у вас о встрече, то не как мужчина, а как отец… Вы видите, я во всем черном. Траур, который я ношу, – это траур по сыну, лейтенанту Андре Женевриеру, убитому на Мадагаскаре два месяца назад.

У Женни вырвался жест, словно говорящий: «От всего сердца соболезную, но…»

– Вы не знали моего сына, мадемуазель… Мне это известно… Но он знал вас и восторгался вами… Это покажется вам малоправдоподобным… однако то, что я вам скажу, правда. Вы были той, кем он восхищался и кого любил больше всего на свете…

– Кажется, начинаю понимать, полковник… Он сам вам сказал об этом?

– Мне? Нет… Он поведал об этом своей сестре, которая была его доверенным лицом… Все началось в тот день, когда они пошли в театр, где давали «Игру любви и случая»… Мои дети вернулись, восторженно обсуждая вашу игру: «Столько деликатности и целомудрия, – говорили они, – столько волнующей поэтичности…» Ну словом, они много чего говорили, и не сомневаюсь, все это так и было, говорили с пылкостью, свойственной юности, бескомпромиссностью… Мой бедный сын был возвышенным романтиком.

– Боже мой! – вскричала Женни. – Так значит, это тот, кто…

– Да, мадемуазель, студент Политехнической школы, в течение полугода приносивший вам фиалки по средам, был моим сыном Андре… И это я тоже узнал от дочери… Надеюсь, ребячество, в котором выражалось его почитание, не доставило вам неприятных минут?… Он так любил вас, или, может быть, придуманный им образ… Стены его комнаты были увешаны вашими портретами… Сколько усилий предпринимала его сестра, чтобы добыть у фотографов очередную вашу фотографию!.. В школе товарищи вышучивали его страсть… «Напиши ей!» – советовали они.

– Почему же он этого не сделал?

– Сделал, мадемуазель, я принес вам целую пачку писем, которые так и не были отправлены. Их обнаружили после его смерти.

Полковник вынул из кармана пакет и передал Женни. Как-то раз она показала мне эти письма, написанные тонким, легким, непростым почерком… Чувствовалось: почерком математика писал поэт.

– Возьмите эти письма, мадемуазель, они принадлежат вам… И извините меня за мой необычный поступок… Я считал своим долгом поступить так в память о нем… В том чувстве, которое вы ему внушали, не было ничего непочтительного или легкомысленного. Вы воплощали в его глазах совершенство, красоту… И уверяю вас, Андре был достоин своей великой любви.

– Но почему он не попросил меня о встрече? Отчего я сама не попыталась встретиться с ним?… Ах, как я зла на себя… Как зла.

– Не корите себя, мадемуазель… Вы не могли догадаться… Если Андре и попросился по окончании школы на Мадагаскар, то, конечно, из-за вас… Он сказал сестре: «Либо вдали я смогу справиться с этой безнадежной страстью, либо совершу подвиг и тогда…»