Письма на волю

В тюрьме так трудно представить это себе. Читая ваши письма, я широко раскрываю глаза, улыбаясь от счастья (ибо это счастье, да, да, счастье!). И еще больше чувствуешь в себе силы, еще крепче, всем своим существом кричишь «скорей!». Что же касается «настроения», то здесь — моя правда! Даже соглашаясь с твоей оценкой моей роли, надо признать, что роль эта все же не ахти какая большая. Надо смотреть правде в глаза, не пугаться страшных слов. Разве это, разве столько надо делать? О, не говори этого ни мне, ни тысячам моих товарищей, ибо в этом как раз вся тяжесть тюрьмы, об этом и боль и скорбь от первого до последнего часа долгих лет заточения. Мы счастливы от сознания, что нас помнят, что воспоминание о нас прибавляет силы, будит энергию наших товарищей на воле, но мы ни на секунду не забываем, что сами-то ничего сейчас не делаем…

…Будет хорошо, так хорошо, что лучше и быть не может! Разве не чудесно, что два противоположных процесса — разрушение и созидание — происходят одновременно, и хотя творятся в разных местах, но ведут к одной цели.

18 февраля 1930 г.

Сестре Надежде.

У меня все еще нет полного представления о твоей жизни.

Судя по твоим письмам, мне кажется, что живешь ты недостаточно полно. А неполнота эта происходит оттого, что ты не замечаешь очень многих и к тому же главных проявлений невиданно прекрасной, неизмеримо широкой окружающей тебя жизни.

В предыдущем письме я расспрашивала тебя о том, как подвигается у вас коллективизация. Сегодня мне хочется спросить, насколько уже кооперирована в твоем районе деревня, какие виды кооперации лучше всего прививаются, какие успехи. Кроме того, мне очень хочется знать, насколько все это тебя интересует, каково твое участие во всем этом. Неужели возможно не гореть восторгом при виде того, как рушится весь старый уклад жизни в деревне, сотканный из темноты беспросветной, тысяч несчастий и бед, тяжелого, неблагодарного труда и неисчислимого множества разных других, облитых слезами и кровью нитей? Разве можно только сбоку присматриваться к тому, как миллионами рук ткется новый, невиданный, светлый узор новой жизни?

Конечно, нельзя! Надо ринуться в эту захватывающую работу, делать столько, сколько силы позволяют. И жизнь будет наполнена до краев, будет сверкать радостью, будет пениться страстным желанием жить, чтобы работать все больше и больше.

Тогда же

Товарищу С.

Долетают ли до тебя порывы бури, которая, нарастая с каждым днем, бушует вокруг нашей тихой обители? Какое счастье каждый ее звук, как жадно ловит его ухо! Ну, и будут времена еще! Ненавистные эндецкие, пепеэсовские и другие газеты приносят, кроме телеграмм о Гаагской и Лондонской, спасающих мир конференциях, сведения и об иных событиях, которых ни скрыть, ни замазать нельзя. Но — точка. Будем жить — и видеть будем и делать будем…

Замечательная наша жизнь. Но знаешь, что я тебе скажу? Хоть для тебя это вовсе не будет новостью, но я в последние годы в связи со всем множеством «казусов» и у вас и у нас как-то с новой, совсем новой и необычной яркостью еще раз поняла, какая же это сила — коллективная мысль. В ней-то и заключается наша непобедимость. Вот это хорошо. Вот это и делает тебя еще сильней, еще более уверенной…

Моя пятилетка учебы выполняется совсем не так, как ваша. Видишь ли, с тех пор, как я ее намечала, условия совершенно изменились. Недаром же мы живем в условиях капиталистической анархии. Раньше я все время посвящала своим занятиям и делала на самом деле большие успехи. Теперь же у меня столько уроков и всякой другой работы, что иногда по месяцам (кстати, и теперь так) не могу по плану заниматься. Я стыжусь признаться, что до сих пор, за четыре с половиной года тюрьмы, не покончила еще с «Капиталом». Но утешений у меня немало, время потеряно недаром.

Тогда же

Подруге Р. Кляшториной.

Письмо твое меня действительно глубоко огорчило. Хочется мне быть с тобой, помочь тебе в тяжелую минуту, но полторы тысячи километров, тюрьма да и другие препятствия все мои желания делают неисполнимыми. Прежде всего, родная моя, я должна тебя основательно, беспощадно поругать за мелькнувшую у тебя преступную мысль. Хорошо, что ты ее тотчас же отстранила, иначе, кроме негодования и презрения, ничего больше не осталось бы у меня к тебе. Боль, какой глубокой бы она ни была, не покрыла бы и тысячной доли презрения.

Ну, хватит. Ты, верно, и сама уже дала себе хорошую трепку.

Теперь к делу.

Итак, сила, энергия, еще раз энергия и сила. Правда на твоей стороне, ты выйдешь с победой. Надо только все сделать, чтобы ее добиться. И при этом ни на минуту не опускать рук, не падать духом, а становиться все крепче, решительнее, настойчивее.