Письма молодого врача. Загородные приключения

Это лучшее, что ноябрь может дать нам на промокшем маленьком острове. Ты, полагаю, сидишь посреди умирающего пира американской осени и думаешь, что описанный мною пейзаж вызывает тоску. Но не делай ошибки, дорогой мой. Можешь взять все штаты от Детройта до Мексиканского залива и не найдешь человека счастливее меня. Как ты думаешь, что у меня нового в кабинете? Новый стол? Книжный шкаф? Нет, я думаю, что ты уже разгадал мой секрет. В большом кресле сидит она – самая лучшая, добрейшая и очаровательнейшая женщина в Англии.

Да, я женат уже шесть месяцев – календарь говорит месяцев, хотя мне они кажутся неделями. Я, конечно же, должен был выслать тебе торт и поздравительные открытки, но считал, что ты еще не вернулся с островов. Прошло больше года с моего последнего к тебе письма, но, когда ты указываешь такой непонятный адрес, что же еще ожидать? Я довольно часто думал и говорил о тебе.

Ну, позволю себе заметить, что ты с проницательностью давно женатого человека догадался, кто эта дама. Мы, конечно, каким-то необъяснимым чутьем догадываемся о своем будущем куда точнее, чем нам кажется. Например, я помню, что несколько лет назад название Брэдфилд вызывало у меня лишь восприятие сочетания звуков и букв, а с тех пор, как ты знаешь, с этим городом в моей жизни связалось очень многое. Так что, когда я впервые увидел Винни Лафорс в купе, прежде чем заговорил с ней или узнал ее имя, я ощутил к ней необъяснимую тягу и интерес. Вот у тебя был подобный опыт? Или же просто она была очень нежной и застенчивой и безмолвно потребовала от меня быть заботливым и мужественным? В любом разе, я это осознавал вновь и вновь, когда встречал ее. Как же хорошо сказал какой-то русский писатель: любящий одну женщину знает о женщинах больше, чем имевший мимолетные отношения с тысячей женщин! Мне казалось, что я знаю кое-что о женщинах, полагаю, любой медик это знает. Но теперь мне понятно, что я не знал ровным счетом ничего. Мои знания были поверхностными. Я не знал о женской душе, о верховном даре Провидения мужчине, который, если мы сами его не принизим, высветит все, что в нас есть хорошего. Я не знал, как любовь женщины может преисполнить всю жизнь мужчины и все его действия бескорыстием. Не знал, как легко быть благородным, когда кто-то воспринимает благородство как должное, и ты им обладаешь. Или как расширяются горизонты, и жизнь становится интересной, когда смотришь на нее не двумя глазами, а четырьмя. Понимаешь, мне предстояло многому научиться, но думаю, что я всему научился.

Было вполне естественно, что смерть бедного Фреда сблизит меня с этой семьей. И его холодная рука, которую я сжимал тем утром, повела меня к счастью. Я часто у них бывал, и мы совершали недолгие прогулки. Потом ко мне приехала погостить мама и заставила мисс Уильямс посереть, найдя пыль в самых потаенных уголках дома. Она в жутком молчании передвигалась с метлой в одной руке и совком в другой, чтобы напасть на паутину, обнаруженную в пивном погребе. Ее присутствие позволило мне ответить на гостеприимство, которое я получал у Лафорсов, и это еще больше нас сблизило.

Но я никогда не напоминал им о нашей первой встрече. Однако как-то вечером разговор перешел на тему ясновидения, и миссис Лафорс решительно заявила, что не верит в него. Я взял у нее кольцо, прижал его ко лбу и сделал вид, что вглядываюсь в ее прошлое.

– Я вижу вас в купе поезда, – говорил я. – На вас шляпка с красным пером. Мисс Лафорс одета во что-то темное. Там еще молодой человек. Он довольно груб и обращается к вашей дочери «Винни», даже не будучи…

– Ой, мама, – воскликнула девушка, – конечно же, это он! Это лицо не отпускало меня, и я не могла вспомнить, где мы его видели.

Есть вещи, о которых мы не говорим с другими, даже если знаем друг друга так же, как мы с тобой. Зачем нам это, когда то, что больше всего нас занимает, состоит из плавных переходов от дружбы к близости, а от близости – к чему-то более священному, о чем едва ли можно писать, а еще меньше – вызывать интерес у других? Наконец, настало время, когда им надо было уехать из Берчспула, и мы с мамой зашли к ним попрощаться.

– Вы скоро вернетесь в Берчспул? – спросил я.

– Мама пока не знает.

– Возвращайтесь скорей и станьте моей женой.

Весь вечер я обдумывал и прикидывал, как бы поизящнее к этому подойти и как поучтивее выразиться – и вот жалкий результат! Возможно, мои сердечные чувства смогли проявиться даже в этих убогих словах. Судить предстояло только ей, и она была того же мнения.

Я был так погружен в свои мысли, что мы с мамой успели дойти до Оукли-Виллы, прежде чем я открыл рот.

– Мама, – сказал я, – я сделал предложение Винни Лафорс, и она его приняла.

– Мой мальчик, – ответила она, – ты настоящий Пакенгем.

Вот так я узнал, что одобрение мамы достигло стадии восторженности. Понадобилось несколько дней, пока я не заявил, что не возражаю против пыли под книжным шкафом, прежде чем моя старушка нашла во мне черты Монро.