Письма к незнакомке

Жил-был дервиш, который показался одному пекарю человеком, достойным всяческого уважения. И вот пекарь пообещал дервишу всю жизнь кормить его белым хлебом., Дервиш, разумеется, почувствовал себя на верху блаженства. Но, по прошествии некоторого времени, пекарь говорит ему: «Мы ведь условились с тобой на ржаной хлеб, верно? А ржаной хлеб у меня замечательный, ржаной хлеб — это мой конек». «Черно-то-то хлеба,— отвечает дервиш,— у меня больше, чем я могу съесть, но...»

Кошка моя взобралась на стол, и мне величайших трудов стоило помешать ей улечься на этот лист. Из-за нее я забыл конец моей сказки; жаль — она очень красивая. Знаете, среди прочих воздушных замков я выстроил еще и такой: в сентябре я встречаюсь с Вами в Марселе, показываю Вам тамошних львов и угощаю фигами и рыбным супом. Но м*не надобно вернуться в Париж к 15 августа, чтобы отписаться перед министром. Так что рыбным супом Вы будете лакомиться в полнейшем одиночестве, и подвалы Сен-Виктор \ и музей осмотрите тоже без меня. Зато в Париже Вы можете получить непосредственно от меня рекомендации к путешествию по Италии. И коль скоро все Ваши желания сбываются, я смиреннейше прошу Вас пожелать, чтобы я сделался академи- ³⁴ ком. Мне это доставило бы величайшую радость, хотя Вы и не присутствовали при приеме моей кандидатуры. Впрочем, время для пожеланий у Вас еще есть. Хорошо бы чума взяла всех этих господ,— вот тогда бы мои шансы заметно возросли; но главное, что было бы мне нужно,— так это позаимствовать у Вас хоть капельку лицемерия, которое Вам стало так свойственно. Однако ж я слишком стар и переделываться мне поздно. А если попытаюсь, сделаюсь еще хуже, чем я есть. Мне любопытно было бы знать, как Вы ко мне относитесь, да только могу ли я о том узнать? Вы никогда не выскажете мне ни всего хорошего, ни всего дурного, что Вы обо мне думаете. Прежде я не слишком лестно думал о шу precious self³⁵*. Ныне же стал уважать себя чуть больше, и не потому, что много стал лучше, а потому, что много хуже стал мир. Через неделю я уезжаю в Арль³⁵, где мне предстоит заниматься выселением черни, живущей в античных театрах; не правда ли, приятное порученьице? Вы крайне были бы любезны, когда бы написали мне до моего отъезда письмо, полное нежных слов. Я очень люблю, когда меня балуют, и к тому же у меня ужасно грустное и подавленное настроение. Надобно сказать, что вечера я провожу за чтением своих произведений, которые собираются переиздавать³⁶. И нахожу, что я безнравственен, а порою даже глуп. Теперь с наименьшими потерями я должен безнравственность эту и глупость смягчить; а проблема непростая, и оттого меня охватила blue devils³⁶*. Прощаюсь с Вами и наинежнейше целую Ваши ручки. А знаете, что я нашел в моих архивах? Коротенькую голубую ниточку с двумя узелками. И положил ее в кошелек.

24

Шалон-сюр-Сонн, 30 июня 1842.

Вы наверняка догадались о конце сказки — пекарь околпачил дервиша,— достойнейший человек этот ржаного хлеба не любил.

Я нахожусь сейчас в городе, который мне особенно ненавистен; сижу один в гостинице и слушаю жуткий вой юго-восточного ветра, все здесь иссушающего и создающего в коридорах такие симфонии, точно сам дьявол явился на землю. А потому я гневаюсь на всю природу. Пишу Вам, дабы хоть немного утешиться радостной мыслью о том, что в предстоящем Вам путешествии Вы переживете множество подобных дней.. В церкви Святого Винсента ¹-я-видел-очаровательную девушку, истово шептавшую покаянные слова. Как называются молитвы или нечто им¹ близкое, что произносят перед гравюрами, где изображены главнейшие сцены из страстей Господних? Подле девушки стояла ее мать и внимательно наблюдала за нею. Старательно срисовывая старые византийские капители, я все думал, какой же проступок могла совершить эта девушка, чтобы так самозабвенно каяться. Верно, какой-нибудь тягчайший грех. И Вы тоже сделались истовой богомолкою, следуя нынешней моде, которая охватывает почти всех? Да, Вы должны быть богомолкою по тем же причинам, по каким носите голубую кашемировую шаль. Однако ж я бы на Вас рассердился; волна набожности, затопившая Францию, претит мне; это —■ род философии, чрезвычайно убогий, идущий исключительно от рассудка, а вовсе не от души, Коль скоро Вы сможете наблюдать на божность итальянцев, надеюсь, что и Вы, вслед за мною, найдете, что единственно она и хороша; правда, там набожен лишь тот, кто хочет, и надобно родиться по ту сторону Альп или Пиренеев, чтобы веровать так, как веруют они. Вы не представляете себе, какое отвращение вызывает во мне нынешнее наше общество. Оно, кажется, употребило все возможные ухищрения, чтобы умножить и без того неисчислимые и неизбежные горести, на которых зиждется порядок вещей. Ожидаю Вашего возвращения из Италии; там Вы увидите общество, где все, напротив, стоит на том, чтобы создать для каждого более покойную и сносную жизнь. Мы возобновим тогда беседы о лицемерии и, возможно, наконец друг друга поймем.