Письма к незнакомке

Почти всю зиму провел я за изучением мифологии по старым латинским и греческим книжкам. Это крайне меня¹ позабавило, и если когда-нибудь у Вас возникнет вдруг желание изучать историю мышления людей, что куда интереснее, нежели история их поступков, обратитесь ко мне, и я Вам укажу три-четыре книжки, прочитав которые, Вы сделаетесь не менее учены, чем я, а это не так уж и мало! Как проводите Вы время? Я задаю себе кое-когда этот вопрос, не находя вразумитель ного ответа. Составляй я Ваш гороскоп, я предсказал бы, что в конце концов Вы напишете книгу,— это неотвратимое следствие того образа жизни, какой ведете Вы, какой вообще ведут женщины во Франции. Немного воображения, а иной раз и души; затем в игру вступает лицемерие, переходящее в набожность,— и, наконец, автор готов. Спаси Вас Бог от подобного превращения.

Надеюсь, что госпожа де М<оитихо> пожалует в этом году в Париж, и если это произойдет, я хотел бы, чтобы Вы познакомились с нею. Тогда Вы узнаете, что ржаной хлеб печь куда труднее, нежели Вы, сдается мне, полагаете. Но нет ничего легче, если Вы того пожелаете, чем познакомить Вас с этою пекаршей.

Прощайте; ветер все дует. Я должен пробыть в провинции целый месяц, и если Вам не жаль времени и хочется доставить мне ни с чем не сравнимую радость, Вам стоит лишь написать в Авиньон до востребования.

25

Авиньон, 20 июля 1842.

Коли Вы воспринимаете все таким образом^ я, честное слово, сдаюсь. Дайте мне ржаного хлеба — это лучше, нежели ничего. Но только дозвольте мне объявить его ржаным и напишите мне еще. Видите, сколь я кроток и смирен.

Письмен Ваше дошло до меня в минуту глубочайшей скорби, вызван-ной сообщением о кончине герцога Орлеанского \ о чем я узнал, вернувшись шв поездки в горы. И мне так нужно было получить от Вас письмо, совсем иное, правда,— ибо Ваше письмо явилось по меньшей

мере диверсией.

Отвечаю подробно, параграф за параграфом. Риторическая фигура, создателем коей Вы себя почитаете, известна давным-давно. С помощью греческого ей могли бы дать новое, в высшей степени барочное название, По-французски она известна под именем не столь ложно высокопарным. Так что в письмах мне пользуйтесь ею как можно реже. Да и в общении с другими'не стоит ею злоупотреблять. Надобно беречь ее лишь для самых примечательных случаев. И не слишком старайтесь видеть в мире лишь глупое и смешное. Этого в нем и в самом деле хватает. Вы же, напротив, стремитесь представлять себе его таким, каким он не бывает. Ведь куда лучше жить иллюзиями, нежели не иметь их вовсе. Я лелею еще три или четыре, они, правда, едва живы, но я изо всех сил пытаюсь их сохранить.

История Ваша известна: «Существовал когда-то некий истукан».

Читайте Даниила², он, правда, ошибся — голова была отнюдь не золотою, она была глиняной, такою же как ноги. Но у взывавшего к истукану в руках был огонь, и свет этого огня золотил его голову. Будь я истуканом (заметьте, на сей раз я выбираю себе не самую выгодную роль), я сказал бы: «Моя ли вина в том, что вы погасили ваш факел? Разве это причина для того, чтобы меня разбивать?» Сдается мне, что понемногу я становлюсь вполне восточным человеком. Basta! ³⁷ Вы без памяти влюбитесь в госпожу де М<онтихо>, если познакомитесь с нею. Она не одаривает меня белым хлебом, но дает мне то, что его заменяет. К тому же она не пекарша, а пекарь.