Письма к незнакомке

Осенью 1840-го я вновь посетил милую мою Испанию®; два месяца жил в Мадриде, где наблюдал очень смешную революцию, замечательнейшие бои быков и триумфальный въезд Эспартеро ⁷, походивший на немыслимо комический парад. Остановился я у близкого моего друга — она относится ко мне как преданная сестра⁸; по утрам ездил в Мадрид, а к ужину возвращался в деревню, где меня ожидало общество шести женщин, самой старшей из которых тридцать шесть лет. Из-за революции я оставался единственным мужчиною, который мог свободно передвигаться, так что иного coitejo²⁷²⁸* у этих несчастных не было. И они ужасно меня избаловали. Ни в одну из них я не был влюблен — и, наверное, напрасно. И хотя я не обманывался относительно преимуществ, какие давала мне революция, роль султана, пусть лишь ad honores²⁹*, вполне пришлась мне по душе. По возвращении в Париж я доставил себе невинное удовольствие, напечатав книгу⁹, которая, однако, не вышла на широкую публику. Было изготовлено всего сто пятьдесят экземпляров — превосходная бумага, иллюстрации и т. п., и я подарил их приятным мне людям. Преподнесу и Вам сию редкость, если Вы окажетесь достойной ее, однако ж знайте, что это — труд исторический и педантичный, изобилующий в такой мере греческими, латинскими и даже оскскими (знаете ли Вы хотя бы, что означает «оскский») выражениями ¹⁰, что Вы не сумеете сквозь них продраться... За прошлое лето я немного разжился деньгами. Министр мой^и даровал мне свободу на три месяца, я же удрал на целых пять и проболтался между Мальтою, Афинами, Эфесом и Константинополем. За эти пять месяцев я не скучал и пяти минут. Что сталось бы с Вами, если бы Вы, которой я когда-то внушал такой ужас, встретили меня во время моих разъездов по Азии с пистолетами за поясом, с длинной саблею и — поверите ли? — при усах, которые видны были даже сзади! Без бахвальства — я мог бы напугать самого отчаянного грабителя из мелодрамы. В Константинополе я видел султана в лакированных сапогах и черном сюртуке, а потом — на процессии во время

Байрама ¹² — всего усыпанного бриллиантами. На празднествах Байрама я получил от одной прекрасной дамы, на остроносую туфлю которой имел неосторожность наступить, сильнейший удар кулаком и презрительное «giaour» ³⁰*. На том и кончились мои отношения с турецкими красавицами. В Афинах и в Азии я повидал самые прекрасные в мире памятники и самые прекрасные пейзажи, какие только могут быть.

Расплатою же за удовольствия служили блохи и комары величиною с жаворонка, так что я ни одной ночи не спал. Все эти перипетии сильно меня состарили. По высочайшему велению мне отказаны перья горлицы — это красивая восточная метафора, употребляемая в том случае, когда хотят сказать что-то неприятное. Представьте себе Вашего друга с совершенно седою головой. Ну, а Вы, querida³¹*, изменились ли Вы? Я с нетерпением ожидаю, когда Вы подурнеете, чтобы увидеться с Вами. Года через два или три Вы напишете мне, сообщите, что поделываете, и увидимся мы с Вами, иль нет. Ваши «исполненные уважения воспоминания» сильно меня насмешили, равно как и желание вытеснить из моего сердца ионические и коринфские капители.

Прежде всего теперь я люблю лишь дорический ордер, а кроме того нет таких капителей, не исключая и капителей Парфенона, которые могли бы для меня затмить воспоминания о давней дружбе. Прощайте; поезжайте в Италию и будьте счастливы. Сегодня я уезжаю в Эврё по делам службы и возвращусь в понедельник вечером. Если хотите полакомиться розовыми лепестками — скажите; но предупреждаю, осталась одна лишь ложечка для Вас.

20

Париж, <18?У марта 1842.

Только час назад прочел Ваше письмо — оно со вторника лежало у меня на столе, но было завалено кучей бумаг. Раз Вы не презираете даров моих, получайте варенья из розы, жасмина и бергамота. И один горшочек соблаговолите преподнести госпоже де С..., with my best respects **. Вот видите, я предложил Вам остроносые туфли, но Вы от них отказываетесь, да столь решительно, что мне следовало бы все же их послать. Меж тем после возвращения меня беспрестанно грабят. Нет у меня туфель — не могу найти ни одной пары. Хотите вместо них вот это? Быть может это турецкое зеркальце доставит Вам больше удовольствия, ибо Вы, по моему убеждению, сделались кокеткой еще большею, нежели в благословенном 1840 году. Было это в декабре месяце, и на ножках Ваших красовались полосатые шелковые чулки — ничего более я не помню.

Что же до протокола, о котором Вы пишете,— Вам решать. Вы не верите, что я поседел. Вот Вам подтверждение.

Однако ж даром я ничего не делаю. Прежде чем ехать в Неаполь, соблаговолите выслушать мои указания и привезти мне то, что я попрошу. Я могу дать Вам письмо к руководителю помпейских раскопок \ если такого рода вещи интересуют Вас.