Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

В чем, действительно, заключаются воспитание и образование нашего юношества, которое, к несчастью, находится целиком в руках духовенства? Стремятся ли священники вырастить из нас мужественных, разумных и добродетельных граждан? Нисколько. Они делают из нас трусов, всю жизнь терзаемых воображаемыми ужасами: они делают нас суеверными людьми, которым прививают только монашеские добродетели, людьми, покорно следующими заветам своих учителей и оказывающимися совершенно никчемными членами общества: они делают из нас нетерпимых святош, готовых ненавидеть и преследовать всякого, кто мыслит иначе. Чем мы: они делают из нас фанатиков, готовых в любую минуту восстать на своего государя, как только нас убедят, что этот государь - враг церкви. Чему же учат священники своих воспитанников? Они заставляют их терять драгоценное Время в чтении молитв, в механическом затверживании символа веры, в котором нельзя разобраться даже в более зрелом возрасте; они преподают им мертвые языки, которые бесполезны в современном обществе и в лучшем случае могут послужить лишь для развлечения. И. наконец, это примерное образование увенчивается преподаванием философии, превратившейся и руках священников в пустословие, в нечто лишенное всяческого смысла и долженствующее подготовить учеников к восприятию непостижимой науки, именуемой богословием. А есть ли какая-нибудь польза народам от этого богословия? Интересны ли людям бесконечные метафизические диспуты, в которых они ничего не могут понять? Много ли приобретают жители Парижа и всей Франции от споров наших богословов о том, как следует понимать божественную благодать? Что же касается наставлений и правил, непрестанно преподаваемых нам священниками, то нужно действительно обладать большой верой, чтобы увидеть в них какую-нибудь пользу. Эти хваленые наставления заключаются в преподании нам неизреченных тайн, непостижимых догм, смехотворных басен и сказок, страшных историй, мрачных, изуверских пророчеств, зловещих угроз и, прежде всего и в основном,- глубочайших религиозных истин и систем, в которых не могут разобраться даже сами проповедники. По правде говоря, сударыня, я при всем желании не могу усмотреть во всем этом ничего полезного: можно ли считать, что народы безмерно обязаны людям, сделавшим себе профессию из размышлений о тайнах, одинаково недоступных всему человеческому роду? Согласитесь со мной, что наши богословы, мучительно и скрупулезно занимающиеся установлением и сохранением чистоты вероучения, теряют попусту время. Народы, во всяком случае, не в состоянии воспользоваться плодами их великих трудов. Церковная кафедра часто превращается в трибуну, с которой святые проповедники поливают друг друга грязью, заражают своими страстями прихожан и натравливают их на врагов церкви, становясь глашатаями нетерпимости, террора и мятежа. Если священники проповедуют мораль, то мораль эта сверхъестественна и мало пригодна для человека. Если они восхваляют добродетели, то эти добродетели не имеют никакого применения в человеческом обществе, как мы это установили выше. Если случайно какой-нибудь священник обмолвится в своей проповеди о добродетелях действительно человеческих и социальных, то вы сами знаете, сударыня, что неосторожный проповедник тотчас же станет предметом критики и ненависти своих собратий; святоши презирают его, потому что им милы только евангельские добродетели, которых они не понимают; для них важнее мистические обряды, в которых вся мораль сводится к набожности.

Вот чем ограничиваются те важные услуги, которые в течение стольких веков оказывали народам церковь и духовенство! По правде сказать, они не стоят той чрезмерной цены, которою народу приходится расплачиваться за эти услуги; напротив, если бы священников расценивали по их истинной стоимости, люди, может быть, пришли бы к тому выводу, что духовенство не заслуживает ни на грош больше, чем любой шарлатан, превозносящий на уличных перекрестках и площадях снадобья, более опасные, чем болезни, которые они якобы предназначены исцелять.