Письма, 1926-1969

На самом деле я хотела подробно написать Вам о Женевской речи, которую я, к сожалению, пока не успела подробно изучить и которая, кажется, нравится мне гораздо больше всех Ваших политических высказываний, начиная с 1945 года. Особенно меня обрадовали Ваши слова о традиции и выходе за пределы европейских границ. Прекрасно, что Вы будете читать лекции о Китае и Индии, я об этом почти ничего не знаю, и на протяжении многих лет они казались мне совсем чужими, но Вы совершенно правы, и я рада, что Вы этим занимаетесь. В любом случае китайцы мне очень нравятся, среди них у меня было много знакомых в Париже, они очень на нас похожи. Теперь снова о традиции и Вашей отстраненности от нее: самое главное, что несколько человек осознали, что традиция как таковая уже никому не поможет, ни при каких условиях, а то цитирование, которым в совершенстве овладел, например, Гофмансталь и которое нам предлагают в большинстве немецких журналов, постепенно начинает производить впечатление волшебного заклинания действительности, способного возродить прошлое. Я отправила Вам «Смерть Вергилия» Броха, если у Вас будет на нее время. Он, будучи поэтом, описал «стук у ворот», возможно, Вам о чем-то это говорит. Он называет это «еще нет и все-таки уже».

Прикладываю к письму посвящение⁵ Вам, оригинал уже у Штернбергера. Пожалуйста, исправьте все, что захотите. Видите ли, с тех пор как Вы вдохновили меня двадцать лет назад, в первый и последний раз в жизни я была «тщеславна», то есть стремилась из тщеславия не «разочаровать» Вас. И теперь Вы позволили мне посвятить Вам книгу, в разгар мирового пожара осуществить свои юношеские мечты, что стало возможно лишь потому, что изменился их смысл, и все это вместе явило чудо.

Мсье передает сердечный привет, я не умею описывать, а он еще хуже умеет писать.

Позвольте еще раз поблагодарить Вас за радушный прием Хассо Зеебаха. Он совершенно потрясен.

Всегда Ваша

Ханна

1. Приложение не сохранилось.

2. В соответствии с решением военного правительства по поводу отношений с вражеским государством, ограничившим интеллектуальные связи немецких литераторов, помимо прочего прибыль от переводов, выпущенных в США, должна была быть передана в американскую казну.

3. Герман Вейль (1885–1955) – немецкий математик и философ, с 1933 г. преподавал в Принстонском институте перспективных исследований.

4. Анна Вейль, урожд. Дик.

5. Речь идет о черновике «Посвящения», предуведомлявшего книгу Х. А. «Скрытая традиция» (Гейдельберг, 1948). В значительной степени черновик полностью совпадает с финальным вариантом, последние полторы страницы черновика, однако, были значительно переработаны и серьезно расширены.

54. Карл Ясперс Ханне АрендтГейдельберг, 19 марта 1947

Дорогая, дорогая Ханна!

Я только получил так тронувшее меня «посвящение» и Ваше письмо. Штернбергер получил рукопись раньше, но сразу передал ее в типографию, поэтому я читаю ее только теперь. Насколько я вижу, между Вами и мной установилось исключительно определенное единство мнений. Я немного смущен, но наплевав на любые приличия, я имею право радоваться тому, что меня открыто поддерживает такой человек, как Вы, а этого не может себе позволить ни один университет и ни одно государство. Ваши слова соответствуют идее, определяющей мою жизнь, даже если я сильно отстаю от нее в действительности. Но какое оправдание и для моей службы в том, что моя идея заметна и не забыта Вами спустя десятилетия! Хотя мне известно, что главную роль здесь сыграл Ваш проницательный интеллектуальный взгляд, перед которым все, что в действительности имеет весьма скромные формы, предстает в увеличенном виде, охваченном Вашей любящей фантазией.

Если бы мы могли взяться за него вместе, вероятно, я бы попросил Вас стилистически изменить и привести в порядок Ваше «посвящение» в нескольких местах – разумеется, не касаясь смысла. Оно слегка запутано и иной немецкий читатель его не поймет или поймет совсем не то, что Вы имели в виду.

Из-за слов «без подозрений», мне кажется, ассоциативный переход стилистически ведет к вопросу: «Кого… убил?»¹. Поэтому оно хоть и важно по содержанию, но производит поверхностное и потому, вероятно, непреднамеренно вызывающее впечатление в своей форме. Ведь фраза, в которой заключена совершенная, символическая истина, ближе к действительности, чем подобный ответ на вопрос: абсолютное большинство, 99,9 %, не совершали этих убийств даже в мыслях. Однако значительная часть оставшихся 0,1 % по-прежнему среди нас, поэтому при встрече с незнакомцем все же возникает этот немой вопрос. Почти всегда он несправедлив, но однажды, как я убедился на собственном опыте, он оказывается оправдан. И этого достаточно. Но я отвлекся: некоторых читателей этот текст оттолкнет, словно против них совершилась несправедливость, поскольку они не поймут его символический смысл и поскольку они лично считают подобное подозрение возмутительным, при этом забывая, что они – немцы, жившие во власти режима.