Пилот ракетоносца

Он был не просто зол, он был взбешен. Его душил гнев. Пожалуй, впервые в жизни он почувствовал себя по-настоящему униженным и оскорбленным. В таком состоянии, в каком он находился сейчас, Эрик мог наделать множество непоправимых глупостей. Сказать слова, о которых потом пожалеет. Выставить себя глупцом и простофилей. Избить Ги. Кого-нибудь убить… К счастью, ничего подобного он не сделал. Понял, чем может обернуться вспышка неконтролируемой ярости и ушел. Ничего не стал говорить Ги. Не остался в ресторане. Не попытался объясниться с Анной. Слишком больно. Слишком опасно. И к тому же унизительно и бессмысленно.

Всю свою жизнь Эрик боролся за существование. Выживал любой ценой, а значит, не мог позволить себе быть слабым. Злость, обида, гнев — удел ничтожных людей. Так он считал и никогда не тратил силы на негодование, ярость и раздражение. Только слабые поддаются эмоциям, сильные — находят способ уйти от конфликта, обойти препятствие, превратить обиду в презрение, а гнев в холодную терпеливую ненависть. Но сегодня, сейчас, как раз тогда, когда колесо Фортуны внезапно вознесло его на такую невероятную высоту, Эрик едва не дал волю чувствам…

2. Пятнадцатое августа 2532 года, город Метрополис, планета Эно

В ту ночь он гулял по городу до рассвета. Думал. Осмысливал произошедшее. Решал, что и как ему теперь делать. Как вести себя с Анной, с которой они неминуемо встретятся в училище, с Ги и Робертом, с другими людьми. Он приводил себя в порядок, шаг за шагом восстанавливая контроль над эмоциями, восстанавливая защиту, в основе которой лежали отдающее цинизмом понимание того, как устроен этот мир, и холодное презрение по отношению ко всем, кто мог оспорить его право на собственное место в этом мире.

В целом, ему удалось справиться с самим собой всего за одну ночь. Однако потребовалось еще несколько дней, чтобы окончательно прийти в себя и вернуться к привычной холодноватой отчужденности по отношению ко всем и вся. Эрик уходил из общежития рано утром и возвращался поздно вечером, а то и ночью, — если возвращался вообще, — так что практически никого из будущих однокашников[41] и преподавателей ни разу не встретил. Бродил по городу, заходил в музеи и на выставки, обедал в приличных, но отнюдь не пафосных ресторанах, слушал музыку и ходил на спектакли. Вечером позволял себе кружку пива или пару шотов виски, но, если шел танцевать, то уже "ни в чем себе не отказывал" и стабильно завершал день в чужой постели. Семь дней, три девушки, симфонический концерт, две оперы и четыре музея — таков был итог.

Даже накануне церемонии представления Эрик не изменил уже успевшему сложиться модусу операнди[42]. Он лишь привел в порядок мундир, пошитый для приема в императорском дворце, постригся и лег спать в двенадцать по полуночи, чтобы встать в шесть и отправиться на пробежку. По-видимому, вследствие намечающихся торжеств, беговая дорожка оказалась пуста. И Эрик спокойно пробежал необходимые ему сегодня десять километров. Сбросив остатки напряжения, он принял контрастный душ, побрился и отправился в кантину, полагая, что в начале десятого народу там будет мало, если будет вообще. Его ожидания вполне оправдались. Зал был пуст — народ активно готовился к церемонии представления, назначенной на десять пятнадцать, — и Эрик позавтракал в одиночестве. Так что все шло по плану, пока он не подошел к стойке бара, чтобы выпить чашку крепкого кофе и, быть может, присовокупить к ней пятьдесят миллилитров виски. Не успел он сделать заказ, как открылась дверь с улицы, и прямо на Эрика, обернувшегося на звук, вышли именно те три человека, которых он меньше всего хотел видеть этим утром. То, что он встретит на представлении Анну, ее брата и жениха было известно заранее. Речь во время той их последней встречи о том ведь и шла, что младший лейтенант Анна Монк поступила в Высшее Командное. А о том, что лейтенанты Ги д'Аламбер и Роберт Шотт учатся на втором курсе того же училища, Эрик узнал, просмотрев списки слушателей. Но вот встретиться с ними в кантине за полчаса до начала торжественного приема первокурсников, он не только не ожидал, но и не хотел. Однако случай распорядился по-другому.

— Вы что же, мичман, нас преследуете? — спросил Ги, который за словом в карман, по-видимому, никогда не лез, да и реагировал, как положено хорошему пилоту, практически мгновенно.

— Преследую? — хладнокровно поднял бровь Эрик. — У меня создалось другое впечатление. Куда ни пойду, всюду вы!

— Благодарю вас, — обернулся он к бармену, поставившему перед ним на стойку чашку кофе и стаканчик с виски.

— Здравствуй, Эрик! — Анна казалась расстроенной, но, возможно, это ему только казалось. — Почему ты тогда ушел? И почему твой абонентский номер отключен? Я хотела с тобой поговорить…

— А мне вот интересно, что господин мичман забыл в кантине Высшего Командного училища? — Ги бесцеремонно прервал Анну и снова попытался надавить на Эрика.