Пифия

У нее не было цели, не было оружия и даже фонаря. Не было ничего. Она просто брела по туннелю, не задумываясь и не представляя, куда направляется. Через какое-то время ее нагнала возвращающаяся в Рейх дрезина, и Гончая запрыгнула на нее.

Она не собиралась ехать с машинистом на Пушкинскую. Что ей там было делать? Но дрезина двигалась в одном с ней направлении, и Гончая подчинилась внезапному порыву. Когда проезжали Китай-город, на пути перед дрезиной с платформы свалился крепко поддавший человек. Машинист едва успел затормозить. Бедолаге несказанно повезло, что дрезина ехала медленно, иначе бы его размазало по рельсам. Гончая взглянула, как избежавший верной смерти пьяный, пошатываясь, поднимается на ноги, и поняла, что ей сейчас нужно. Так она оказалась в местном баре.

Других посетителей в баре не было, хотя на всех четырех самодельных столиках стояла грязная посуда. Видимо, совсем недавно здесь гуляла большая компания. Между столиками бродила густо накрашенная белобрысая девица и фальшиво бубнила себе под нос приглянувшуюся местной братве песню.

– Танго, танго-кокаин… – долетал до Гончей прокуренный хрипящий голос, когда девица поворачивалась в ее сторону. – Любимец дьявола один танцует танго-кокаин.

Было совершенно непонятно, что здесь делает эта белобрысая, потому что использованную посуду она не собирала и к барной стойке не подходила, но Гончей все равно хотелось, чтобы она свалила из бара со своим хриплым голосом и со своей нудной песней, а когда та наконец ушла, захотелось, чтобы вернулась.

Знаю я, что без тебя мне будет плохо,
И ничто не облегчит мои страданья…

Гончая изумленно обернулась. Эту песню она знала. Песня была из репертуара ее матери. Мать даже пыталась исполнять ее со сцены в подземном театре Московского метро. Но в отличие от популярного в Китай-городе «Танго-кокаин» эта песня не пришлась по вкусу зрителям подземного театра.

Нет, белобрысая девица не вернулась. Кроме самой Гончей и бармена, здесь вообще никого не было. И голос исполнительницы звучал по-другому, чище и глубже. Кто же это поет? И почему так подозрительно смотрит на нее бармен с подбитым глазом? Но прошло еще несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем Гончая узнала голос. Свой собственный голос.

Но, поверь мне, никогда дитя порока
Не полюбит непорочное созданье.[2]

Механически допела она последние слова припева. В оригинале припев звучал немного по-другому, Гончая переставила местами несколько строчек. Зато в таком виде можно было представить, что песня не о порочной любви, а об ополчившейся на весь мир одинокой женщине и маленькой девочке, которая на миг, всего на несколько дней, позволила женщине почувствовать себя матерью, избавив от постоянного кошмара одиночества, пока не возненавидела и не прогнала от себя прочь.

«Все правильно. Так этой порочной суке и надо!»

Гончая заглянула в свой стакан, там уже ничего не осталось – все-таки надо было брать бутылку, и поставила его на место. Лицо было мокрым. Кажется, по нему текли слезы, или это только казалось.

– Еще? – как-то неуверенно спросил бармен, указав на ее пустой стакан.

– Наливай! – рявкнула ему Гончая. – Буду пить, пока не сдохну!

– Для этого существует масса других, более быстрых способов. – Бармен оскалил в улыбке щербатые зубы, видимо, он уже не раз получал в табло, но стакан все-таки наполнил. – Я тебя раньше не видел? Вроде лицо знакомое.

Гончая промолчала, но разговорчивого бармена это не остановило.

– А ты клево поешь. Не то что Снежок, от ее скрипа уже уши вянут. Спой еще.

– Я любовь свою оставлю у порога и небрежно улыбнусь в момент прощанья, – с фальшивой улыбкой выдала Гончая.

Но дальше улыбаться было невозможно, потому…

Потому что никогда дитя порока
Не полюбит непорочное созданье.

– Чё, мужик бросил? – предположил «догадливый» бармен.

Он так и напрашивался на оплеуху, но Гончая почему-то не врезала ему, хотя сама не поняла почему.

* * *

Чем закончилась ее попойка, Гончая помнила плохо. Видимо, она все-таки надралась. Кажется, бармен ее куда-то тащил. Но не вышвырнул за порог и не трахнул, воспользовавшись ее беспомощным состоянием, так как проснулась она на застеленном дырявым половиком топчане и в одежде. Может быть, бармена оттолкнула ее зареванная пьяная рожа, но Гончей было на это плевать.

Встав с топчана, она тут же зацепила ногой стоящий на полу железный таз, из которого жутко воняло, надо полагать, ее собственной блевотиной. Хорошо, хоть не перевернула его. Угол с топчаном загораживала болтающаяся на проволоке занавеска. Гончая отодвинула ее и снова оказалась в баре, только на этот раз по другую сторону стойки. Столики опять пустовали. Интересно, сюда вообще кто-нибудь заходит?