Пифагор

Всё чаще мысли его возвращались к дням, проведённым с этим мальчиком, словно бы посланным ему свыше. Порой он видел в нём самого себя, юного, обращённого к загадочному миру. О, как ему хотелось рассказать Залмоксису обо всём, что ему пришлось пережить в годы странствий! Такого желания у него не возникало при общении с кем-либо другим, ибо все они — Метеох, Анакреонт, Эвпалин — были лишены связи с миром, откуда исходят лучи мрака. Конечно же сам Пифагор знал о нём не больше, чем о знойном материке, показывавшем лишь свою прибрежную кромку, но из этого загадочного мира к нему подчас поступали сигналы как видения и сны. Иногда огромным напряжением воли он мог сам посылать такие сигналы — ведь отец воспринял один из них. Теперь же Пифагору казалось, что такое ему, возможно, удастся и с близким по духу Залмоксисом. И он неотступно думал об Индии, оживляя в памяти её природу и лица её людей в надежде, что мальчик услышит его и найдёт возможность повторить его путь.

И вот он уже снова в лесных дебрях, в сплетённом из ветвей и листьев шалаше, и учитель втолковывает ему одну из историй, сочинённых поэтом, имя которого Вальмики — Муравей. И он ощущает причастность к природе, позволяющую ему не только предсказывать землетрясения — этому его учил Ферекид, — но и воспринимать гармонию, возникающую при движении небесных светил.

Картхадашт

Привет тебе, дочь Океана,

Прибежище наше от бурь,

Где в берег оттенка шафрана

Вливается бухты лазурь.

С высот опоясанных Бирсы

На море взирает Танит,

И всех, кто пред нею склонился,

Она от напастей хранит.

Две декады спустя Пифагора как наварха приведённых в город кораблей торжественно принимал Малый совет Картхадашта. За длинным прямоугольным столом — советники, с каждой стороны по четырнадцать. На пальцах, а у кого и в ноздрях — золотые кольца. Двойные подбородки.

Лбы в морщинах, лысины, седины. Умные проницательные глаза, устремлённые к двери из чёрного дерева с рельефно вырезанным знаком хранительницы Совета богини Танит.

Дверь распахивается. На пороге муж в пурпурном одеянии до пят, подпоясанном ремнём из витых золотых нитей. Суффет Абдмелькарт. Рядом с ним чужеземец, совершенный, как изваяние эллинского бога, но в потёртом дорожном гиматии и босиком.

Шарканье ног, вскинутые в приветствии ладони, шелест одежд, удивлённые возгласы. Вошедший подходит к узкой стороне стола и опускается на сиденье со спинкой из слоновой кости. Советники садятся. Пока суффет представлял гостя как человека, оказавшего государству услугу, Пифагор, слушая вполуха, оглядывал лесху, великолепное убранство которой соответствовало славе и могуществу владычицы морей. На стенах поблескивали серебряные чеканные блюда и чаши, пластины, инкрустированные золотом севера — янтарём, ожерелья из драгоценных камней, раковины неведомой формы, шкуры каких-то животных.

   — Как видите, — доверительно проговорил суффет, — сегодня со мной нет никого, кто должен переводить речь чужеземца. Он в этом не нуждается, ибо превосходно изъясняется на нашем языке.

Сидящие в зале оживились. Ведь из-за вражды с эллинами Сикелии недавно запрещено изучение и использование в общественных местах эллинского языка. Ловко же удалось суффёту обойти этот запрет.

Абдмелькарт оглядел зал.

   — После завершения церемонии, — закончил он, — наш гость собирается обратиться к вам с приветствием. Пока же я передаю слово глашатаю.

Абдмелькарт тяжело опустился на сиденье. Глашатай зачитал проект постановления об объявлении Пифагора, сына Мнесарха, почётным гражданином Картхадашта и вручении в признание его заслуг золотой цепи.

После принятия постановления под одобрение присутствующих суффет надел на шею сидевшего рядом с ним гостя массивную золотую цепь со знаком Танит из янтаря.

Пифагор поднялся.

   — Отцы великого города, — начал он, — благодарю вас за оказанный мне почёт. Я воспринимаю эту награду как воспоминание о тех далёких временах, когда ещё не было ни Мидии, ни Персии, когда не существовало вражды между финикийцами и эллинами, когда сидонянин Кадм основал семивратные Фивы, обитатели острова Эвбеи беспрепятственно селились близ Библа, когда в воображении эллинских сказителей океан был рекой, а Внутреннее море заселено Скиллой, Харибдой, сиренами и другими дивами и чудовищами. Открывателями торговли и мореплавания на этом море были ваши предки, отличавшиеся пытливостью ума и предприимчивостью. Это они проложили путь в океан, к землям, богатым драгоценными металлами. Так пусть же золото и серебро не разделяет завистью и враждой тех, кто живёт под одним солнцем, а соединяет их, как братьев, населяющих одну землю, полную ещё загадок и тайн.