Пифагор

До наступления темноты рабы, успев загрузить девять кораблей, удалились. Устроившись у правого борта, Пифагор всматривался в берег. Волнение его возрастало. Абибал, против обыкновения, мог взять сына с собою, ведь хромота не препятствие для моряка. Или персы отобрали у китионцев керкуры — они ведь здесь хозяева. Не сомневался Пифагор лишь в одном: если Абибал на месте, он сделает всё возможное и невозможное для спасения самосцев. Но вот в рощице на значительном расстоянии от мола блеснул факел, и стал явственно виден очерченный им огненный круг. Кровь прилила к лицу Пифагора, и он возблагодарил молитвой бога добрых вестей. Огненный круг повторился. И в это мгновение Пифагор услышал, как рядом по борту от тяжести трётся якорный канат.

Наклонившись, он увидел чёрную голову и быстро скользящие руки. Ладонь, оторвавшись от каната, коснулась рта. Человек перекинул тело через перила, и Пифагор ощутил под ступнями влагу. Лицо юноши было Пифагору незнакомо. Нет, это не был посланец Абибала, как он предположил в первое мгновение.

   — Я с соседнего судна, — послышался приглушённый голос. — Моё имя Леонтион. Мы решили связать кормчих и выйти в открытое море, пока на корабли не введены персидские воины.

   — Кто это мы? — шёпотом спросил Пифагор.

   — Я с «Тесея», — проговорил юноша, глотая слова. — Я уже оплыл два судна, там с нами согласны! Присоединяйтесь! Сегодня или никогда.

   — Эта мысль возникала и у меня, — прошептал Пифагор. — Уйти можно было ещё и раньше. Но, взвесив последствия, я отказался от такого замысла. О бегстве известили бы Оройта, и его воины, переправившись, вырезали бы всех наших.

   — Но ведь уйдут не все корабли. Неужели из-за трёх-четырёх судов поднимется такой переполох?

   — Видимо, ты не знаешь персов. У них действует закон круговой поруки. За побег немногих расплатятся все. Оройту хватило бы и одного скрывшегося корабля — нужен лишь повод, чтобы покончить с ненавистной ему свободой Самоса и очистить остров для персидских переселенцев.

   — Что же, по-твоему, мы должны сидеть сложа руки?

Пифагор склонился над юношей:

   — Когда ты карабкался по канату, тебе случайно не был виден факел, прочерчивающий круг?

   — Видел. Ну и что?

   — Это мои друзья дали знак, что хотят нам помочь. Ты ещё успеешь оплыть корабли, на которых побывал, и передать, что имеется другой план, более надёжный и не создающий угрозы Самосу. И передай, что, если появятся чьи-либо корабли, не надо их пугаться. Следует вести себя как людям, захваченным в плен и жаждущим освобождения. А храбрость, достойную твоего имени, тебе, Леонтион, ещё удастся проявить.

Условный знак

На заре, ещё до появления на корабле водоносов, Пифагор прошёл на корму. Кормчий лежал на подстилке у весла с открытыми глазами. Услышав шаги, он поднял голову.

   — Тебе чего? — спросил он по-эллински.

   — Да вот хочу узнать, сколько дней пути от Китиона до Навкратиса, — ответил Пифагор по-финикийски.

Кормчий повернулся на бок.

   — Да ты говоришь по-нашему! Не с Кипра ли?

   — Немного говорю, — сказал Пифагор, присаживаясь. — Я, как все, самосец, но в Сидоне и Тире в юности жил почти три года.

   — Редко эллины по-нашему изъясняются, если они не с Кипра, — заметил кормчий. — Что касается твоего вопроса, при северном ветре в корму — а другие ветры в эти месяцы здесь не дуют — до Египта от южного берега Кипра не более трёх суток. На вёслах было бы дней шесть тянуть, а то и семь. Но тебе, насколько я понимаю, в Навкратис не к спеху?

   — Пожалуй, — отозвался Пифагор. — У нас на Самосе говорят: «Поспешность к лицу только глупцу». Я слышал, что наш крайний срок — полнолуние, а до него ещё десять дней.

На мол в сопровождении воинов вышли водоносы. Кормчий, дав знак своему помощнику спускать трап, стал у мачты рядом с лестницей в трюм. Один за другим носильщики поднимались по дощатым мосткам, пружинившим под их ногами, и с шумом сбрасывали с голых потных плеч свои ноши. Один из бурдюков привлёк внимание Пифагора. На нём охрой был выведен треугольник. В центре его — какая-то фигурка. Наклонившись, Пифагор разглядел медвежонка с уморительной мордочкой.

Волна радости захлестнула Пифагора. Он мог бы запеть, если бы не соседство кормчего.

   — Тебя как зовут?

   — Мисдес. Тебя же, я знаю, все называют Пифагором. И что ты, Пифагор, думаешь насчёт этого раскрашенного бурдюка?

   — Должно быть, кто-то с берега нам знак подаёт. Держитесь, мол. Ждут вас хорошие вести.

   — Что ж, будем держаться, хотя времена страшные. Слышал ли ты, что персы в Египте вытворяют? Люди от отчаяния в Ниле топятся. А нашим родичам, картхадаштцам, война из-за собак объявлена. И какое им дело, что кто ест...

   — Собака у персов священное животное, — заметил Пифагор. — Ведь они бродячим собакам и птицам с кривыми когтями отдают на съедение своих покойников.

Кормчий всплеснул руками:

   — Настоящие дикари! Надо же такое! Телами родителей собак кормить...

Пифагор пожал плечами: