Пятнадцать псов

Постепенно дистанция между Нирой и Мэжнуном настолько сократилась, что они начали предугадывать желания друг друга. Нира видела, когда именно Мэжнун хотел поесть или пойти прогуляться. Мэжнун чувствовал, когда Ниру нужно было не трогать, а когда утешить или просто тихонько посидеть рядом. Постепенно они все меньше пользовались языком, понимая друг друга без слов.

Однажды утром они выяснили, что им приснилось одно и то же поле, те же облака, тот же дом вдалеке – деревянный, с трубой из красного кирпича. Им приснились одни и те же белки и кролики. Они пили из одного прозрачного ручья. Отличие было только одно: во сне Нира вместо своего лица видела в отражении воды морду Мэжнуна, – а Мэжнун видел Ниру вместо себя. Это настолько тронуло Ниру, что с тех пор она никому – даже Мигелю – не позволяла называть Мэжнуна «ее» собакой.

– Он такой же мой, как я – его, – настаивала она.

Ее друзья – и муж – сочли это проявлением раздражающей эксцентричности. Мэжнун знал, что она имела в виду, – что она ему не хозяйка – и был ей благодарен. Но в душе он чувствовал, что действительно принадлежит Нире, в том смысле, что они стали частью друг друга.

Но они не могли знать, что незамысловатый, приснившийся им обоим сон был предвестником катастрофы. Они сблизились настолько, что Атропос, одна из мойр, обрезавшая нить судьбы смертного, не могла разделить их нити. Мэжнуну пришло время умирать – он был уже довольно стар для собаки, – но Атропос не могла перерезать его нить, не рискуя оборвать и жизнь Ниры.

Работа трех сестер – Клото, Лахесис и Атропос – обычно проста. Первая прядет нить жизни. Вторая ее разматывает, определяя судьбу. Третья обрывает нить, когда время смертного выходит. Бывает так, что жизненные нити переплетаются – чаще всего это происходит у супругов, поэтому они нередко умирают вместе или один за другим. И действительно, нити Ниры и Мигеля были переплетены почти столь же тесно, как и нити Ниры и Мэжнуна. Хотя супругам было суждено прожить дольше пуделя, нити судеб всех трех были так скручены, так похожи по длине и толщине, что Атропос не знала наверняка, чью жизнь оборвет, воспользуйся она своими ножницами.

Она злобно выговаривала Зевсу, что кто-то из богов, должно быть, вмешался в судьбы смертных, потому как уж больно подозрительно, что ей не удается просто взять и перерезать нить того, чье время пришло. Зевс не любил мойр и обыкновенно избегал разговоров с ними и сейчас по-прежнему оставался невозмутим.

– Жизнь должна закончиться, – сказал он. – Обрезать нити – твой долг. Вот и исполняй его.

Взбешенная, Атропос перерезала две из трех сплетенных нитей и накинула годы жизни третьей, чтобы соблюсти баланс. Клото и Лахесис захихикали при виде такой дерзости, но Атропос была слишком возмущена, чтобы разделить их настрой.

– И это повелитель богов, громовержец! – воскликнула она, обращаясь к Лахесис. – Скорее уж нахальный блудник. Ну пусть только попробует мне потом что-нибудь сказать!

Целую неделю Нира с Мигелем препирались из-за посуды. Посуду всегда мыл Мигель, но ему казалось, что труды его не ценились по достоинству.

По мнению Мэжнуна, это была очень странная ссора. Вообще-то Мигель никогда и не позволял Нире притрагиваться к посуде. Он настаивал на том, что он не какой-нибудь там шовинист, который ничего не делает по дому, хотя, по правде говоря, мытье посуды было его единственной домашней обязанностью. Нира утверждала, что ее никто не благодарит ни за уборку, ни за глажку, ни за готовку, но ей почему-то не приходит в голову этим тыкать. Как это периодически случалось, Мигель не преминул отпустить несколько презрительных ремарок о ее работе – Нира занималась корректурой, – которую он как будто и за работу не считал. Профессия позволяла ей работать из дома, чему Мигель, редактор на онтарийском телевидении, встававший ни свет ни заря, немного завидовал. Они спорили из-за посуды, потом из-за домашних обязанностей вообще, снова о посуде, вновь об обязанностях, о работе – и так по кругу. Мэжнуна поражала продолжительность этих выяснений отношений. Более того, хотя тему с распределением дел по дому они поднимали с периодичностью раз в полгода, оба всегда так расстраивались, как будто это было неожиданностью для них обоих.

«Дела по дому» в любом случае были странной концепцией. Пока в стратегически важных местах было не насрано, в чем была проблема? По мнению Мэжнуна, настоящей проблемой были размеры логовищ двуногих и их брезгливость. Имея столько места в жилищах, они могли бы просто переходить по мере нужды из одной комнаты в другую, но тут в дело вступала их любовь к химическим ароматам и чистым поверхностям. Что касается посуды, то какой смысл очищать миски, кастрюли и тарелки от приставших к ним запахов и остатков еды? Все равно что выбросить самое вкусное, да еще и этим гордиться. Подумать только, по какому поводу так горячилась бедняжка Нира!