Пятеро детей и Нечто

Кучер ударил слугу в подбородок, слуга ударил кучера в жилет, и в следующую минуту эти двое сцепились в суматошной драке, а маленькая собачка запрыгнула на козлы экипажа и начала лаять, как сумасшедшая.

Сирил, который до сих пор сидел, пригнувшись, в пыли, заковылял на полусогнутых к дальней от поля боя дверце кареты, открыл ее – двое мужчин были слишком заняты дракой, чтобы это заметить, – взял спящего Ягненка на руки и, пригибаясь, понес по дороге туда, где был перелаз в лес. Остальные дети поспешили за ними и спрятались в высоком, резко пахнущем папоротнике среди орешника, молодых дубов и каштанов. Раздался сердитый окрик красно-белой леди, голоса мужчин стихли, и после долгих встревоженных поисков экипаж наконец-то уехал.

Когда стук колес стих вдали, Сирил с глубоким вздохом сказал:

– Клянусь своей шапкой! Ягненок и вправду стал всем нужен. Это снова проделки псаммиада, хитрой бестии! Ради всего святого, давайте доставим мальца в целости и сохранности домой.

Дети выглянули из укрытия, увидели слева и справа только пустую белую дорогу, набрались смелости и зашагали по ней. Антея несла спящего Ягненка.

Но приключения еще не закончились. Мальчик, который нес на спине вязанку хвороста, бросил свою ношу на обочине и попросил взглянуть на малыша. Потом предложил помочь его нести; но Антея не наступала дважды на одни и те же грабли. Братья и сестры пошли дальше, но мальчик не отставал, и Сирил с Робертом не могли его прогнать, пока несколько раз не предложили понюхать их кулаки.

Потом маленькая девочка в сине-белом клетчатом передничке тащилась за ними четверть мили, умоляя отдать ей «драгоценного ребенка». От нее удалось избавиться только после угроз привязать ее к дереву носовыми платками.

– И когда стемнеет, придут медведи и съедят тебя, – сурово пообещал Сирил.

Девочка с плачем ушла.

Братья и сестры ребенка, который стал всем нужен, решили, что разумнее будет всякий раз при виде прохожего прятаться в живой изгороди. Таким образом им удалось не допустить, чтобы к Ягненку воспылали неуместной любовью молочник, каменотес и человек, который вез в тележке бочонок керосина. Дети почти добрались до дома, когда случилось самое худшее.

Завернув за поворот, они внезапно наткнулись на цыган, расположившихся лагерем у обочины. У цыган были шатер и две кибитки, увешанные плетеными стульями, люльками, подставками для цветов, метелками из перьев и прочими вещами на продажу. Множество оборванных детей усердно лепили на дороге пирожки из пыли, двое мужчин лежали на травке и курили, а три женщины стирали белье в старом красном тазу с отломанным краем.

В одно мгновение все цыгане – мужчины, женщины и дети – окружили Антею и ребенка.

– Позвольте мне подержать его, маленькая леди, – сказала цыганка с лицом цвета красного дерева и волосами цвета пыли. – Я не трону ни волоска на голове красотулечки!

– Лучше не надо, – ответила Антея.

– А мне можно его подержать? – спросила другая женщина, с таким же красным лицом, но с черными, как смоль, сальными кудрями. – У меня своих девятнадцать детей, поэтому я…

– Нет, – храбро заявила Антея, хотя сердце ее билось так сильно, что она чуть не задохнулась.

Вперед выступил один из мужчин.

– Будь я проклят, если это не мой собственный давно потерянный ребенок! – воскликнул он. – У него есть отметина в виде земляничины на левом ухе? Нет? Значит, он и вправду мой сын, украденный из колыбели невинным младенцем. А ну, давайте его сюда… На этот раз не будем впутывать в дело полицию.

Он выхватил ребенка из рук Антеи, которая побагровела и разрыдалась от ярости.

Остальные дети застыли: в такие ужасные переделки они не попадали ни разу в жизни. Даже тот случай, когда их задержал полицейский в Рочестере, не шел ни в какое сравнение с этим кошмаром. Сирил побелел, руки его задрожали, но он сделал остальным знак молчать, сам тоже какое-то время молчал, напряженно размышляя, а потом сказал:

– Если он ваш, берите его, конечно. Но вы же видите, он к нам привык. Если он вам нужен, мы его отдадим…

– Нет, нет! – воскликнула Антея.

Сирил впился в нее яростным взглядом.

– Конечно, он нам нужен, – сказали женщины, пытаясь вырвать ребенка из рук цыгана.

Ягненок проснулся и громко заревел.

– Ой, ему больно! – взвизгнула Антея, и Сирил свирепым шепотом приказал:

– Замолчи и доверься мне! Послушайте, – продолжал он, обращаясь к цыганам, – этот ребенок ужасно привередливый и плохо себя ведет с малознакомыми людьми. Давайте мы побудем здесь немного, пока он к вам привыкнет, а потом, когда придет пора ложиться спать, потихоньку уйдем, а он останется здесь, честное слово. А после нашего ухода сами решайте, кому он достанется, раз все вы так хотите его заполучить.

– А что, справедливо, – сказал цыган, который одной рукой держал ребенка, а другой пытался ослабить свой красный шейный платок: Ягненок ухватился за него и так туго затянул на шее цвета красного дерева, что мужчина едва мог дышать.

Цыгане зашептались, и Сирил воспользовался подвернувшимся случаем, чтобы тихо сказать брату и сестрам:

– Скоро закат! Тогда и смоемся.