Пятая печать

«Давай наконец спокойно подумаем, чем вызвано это самобичевание? С тех пор как я себя знаю, я только и делаю, что приспосабливаюсь к разным законам, причем именно к таким законам и правилам, которые не я принимал и о справедливости которых меня даже не спрашивали. Бог весть сколько лет или веков назад жила на земле кучка людей, которые принимали законы и объясняли, что хорошо, а что плохо, что можно, а чего нельзя; и вот теперь — теперь, а не тогда! — мне приходится, жить так, как они в свое время нагородили! Все уши этими правилами прожужжали: нам-де неинтересно, что ты думаешь, как рассуждаешь, лишь бы жил по нашей указке. Так вот и идет, с самого моего рождения, и мало-помалу до того дошло, что своей головой я уже ничего и подумать не могу, только глаза на эти обычаи пялю, словно глупый младенец, на старца, — а нет ли в них насчет того, что я как раз делаю или собираюсь делать? В точности так! Будь я человек откровенный, я должен бы спросить: ответьте мне, почтенные господа и дамы, что плохого, если здоровый человек провел ночь с женщиной? Есть ли что-нибудь нормальнее этого? Нужно быть круглым дураком, чтобы считать это гадостью! Сама природа сотворила нас годными на то, чтобы мы каждую ночь спали с женщиной и хорошо себя с ней чувствовали. Ну, а кто же способен изо дня в день заниматься этим у себя дома? С одной стороны, в этом заключается, очевидно, природа человека, то есть сама природа, а с другой стороны, существует правило или установление — не знаю уж, как это назвать, — которое гласит: вести себя так — значит совершать гадость! Другими словами, я должен противиться велениям природы, иначе обычай объявит меня отступником. И довершается вся эта история тем обстоятельством — собственно, трагедией, к тому же нашей общей трагедией, — что теперь уже и не нужно сверяться с установлениями обычая, поскольку этот треклятый обычай сам внедряется в мельчайшие поры нашего существа, пропитывает его насквозь, как чернила промокашку, переселяется в меня и становится такой же неотделимой частью меня самого, как, скажем, почка, или родимое пятно, или сама желудочная кислота. И такие мы во всем! Придет мне, к примеру, охота запеть на улице — нельзя, будут смотреть как на дурачка. Захочется сладко потянуться — нельзя, обо мне складывается мнение. Или возникнет желание, как, скажем, сегодня — именно сегодня, — не вскакивать с постели, а подольше поваляться под теплым одеялом, разумеется, нельзя. Ибо обычай гласит — нельзя лодырничать. Хотя для всякого из нас безделье — самое милое занятие. Как будто и впрямь есть у нас долг важнее, чем хорошее самочувствие! И кто скажет, что это не так, тот уже не просто рядовой дурак, а образцовый осел. Хорошо себя чувствовать! Чувствовать себя как можно лучше! Надо совсем уж отупеть, чтобы не замечать величия этой мысли!»

Он остановился и, чуть повернув голову, устремил взгляд к небу.

«Я утверждаю, — поднял он палец, — утверждаю со всей решительностью, что совершаю противоестественный поступок, испытывая угрызения совести из-за того, что чувствовал себя хорошо и действовал согласно велению природы. И заявляю, что испытывать угрызения совести мне приходится лишь по следующим причинам: первая — когда у меня нет возможности во всем следовать поясняю природы, то есть жить так, как того требовали бы мои желания! Вторая, совсем уж мерзкая и отвратительная — когда у меня не хватает денег на то, чтобы иметь возможность пренебрегать в своих действиях законами и обычаями. Всю свою жизнь я только и делал, что гонялся за деньгами да вечно старался вести себя так, чтобы всем соответствовать. День за днем держишь себя в ежовых рукавицах и день за днем вертишься во все стороны, как дурацкий манекен у всех на виду: хорошо ли вот так, подойдет ли? Фу! Иду вот теперь по улице, а на душе кошки скребут — оттого только, что с женщиной ночь приятно провел да килограмм мяса до дому донести не смог. А что такое мясо! Шесть мешков золота, само блаженство или философский камень? Почему я вынужден придавать ему такое значение?! Только и есть, что омерзительное животное, разрубленное на еще более омерзительные куски, и мне, человеку, приходится лезть из кожи вон, чтобы такой кусок раздобыть! Неужели мы этим живем, неужели в этом наше достоинство и за это нам достался венец, выделивший нас из прочей твари?