Пиар добра или как просрать всё

Как представляет себе славу пидарас? Как нечто приятное. Даже сомнения и тревоги – приятные. Вот зовут в Канны, показ нового фильма, арт-хаус, об арт-геях. Надо бы поехать, конечно, там ведь будут все наши. Послал менеджера купить билеты. Менеджер купил. Привез билеты весь в поту. Вылить на него свой любимый коктейль из текилы со спермой улитки – фу, жлоб, что за билеты ты мне купил, это что, дневной рейс? Ты что, забыл, я люблю летать ночью, чтобы видеть звезды в иллюминаторе, они так блестят, как я. И кто у меня сосед в самолете? Что, Мадонна? Эта лохушка? Езжай немедленно, жлоб, поменяй билеты, на ночные, и чтобы рядом с Томом Крузом. Я его люблю, он такой худой. Бедолага менеджер съездил, поменял билеты. Приехал весь в поту. Все, билеты нормальные, рейс ночной, с Томом Крузом. Но до последнего капризничать – нет, все равно не поеду в Канны. Там жлобы! Все уговаривают. Пожалуйста, съездите, там вас все так ждут. Нет, не поеду. Пусть ждут. Как ждут? Сильно? Вот пусть так и ждут. Не хочу, не хочу, эти фотографы, так и лезут в мою личную жизнь, а ведь она моя, моя!

А вот пресс-конференция – мечта пидараса. Опоздать на три часа. Ну и что? – сказать журналистам, - Опоздал, ну и что? Я делал педикюр. Потом посмотреть брезгливо на лица в зале. Боже, какие неухоженные, простые лица, откуда их взяли, фу. Что вы пришли? Ничего не знаю. Ничего не хочу. Все вон. Бедняга менеджер подскакивает, потеет, извиняется перед журналистами, говорит – я сейчас все постараюсь уладить, извините, журналисты плюют ему в лицо, а он говорит, извините, извините, спасибо, и объясняет пидарасу – ну все-таки, надо бы дать пресс-конференцию, тут же вся пресса, это же рейтинги, в поддержку нашего нового альбома. Ну тогда – можно согласиться. Ладно. Но дайте мне пуделя, быстро мне, белого пуделя.

Менеджер бежит на улицу, бегает потный по улицам зимней Москвы, у него уже пневмония, скользко, он падает, ему больно, ищет пуделя, падает, плачет, находит пуделя в Питере, привозят его первым же самолетом, журналисты все это время ждут, и вот несут пуделя, на бегу пуделя чешут геи-стилисты, а пидарас обнял было пуделя, но отшатнулся и говорит: фу, да он животное, он пахнет псиной! Пнул пуделя в зад, пудель умер от унижения. А пидарас говорит: Ну ладно, давайте, жлобы, ваши вопросы, только чур, не трудные.

Так представляет славу пидарас.

Я был герой. А герой представляет себе славу иначе. Сурово. Без пафоса. С яйцами. Вот как представляет славу герой.

Конечно, тиражи у моих книг бешеные. Но я против всей этой пидарастии. Против. Меня и в Канны поэтому не зовут. Один раз позвали. Я там облевал Тома Круза, на красной ковровой дорожке упал, сказал: ебана рот, и разулся, потом босым подошел к Мадонне, схватил ее за голову и долго смотрел ей в глаза. Ее охрана долго била меня, и даже электрошоком, но я не отпускал голову Мадонны, и поэтому ее било электрошоком тоже – мы образовали с ней цепь. Мадонне жутко понравилось, она записала мне свой мобильный на рубашке помадой. Но в Канны меня больше не звали, и Мадонне я не позвонил – проебал, дурак, ее телефон в тот же вечер – подарил каннскому бомжу рубашку.

Захожу в книжный. Меня не узнают. Потому что меня не знают в лицо, потому что меня не зовут на ТВ. Один раз позвали, Гордон, я ему сразу говорю: гандон! Больше он меня не звал. Позвали еще меня Татьяна Толстая и с ней телочка какая-то, не помню, как звали. Я говорю: Татьяна Никитична, поехали в сауну, и ее тоже с собой возьмем. Та вторая обиделась, Толстая согласилась, она мне понравилась, кстати, с юмором женщина, хорошая. Толстая – лучше, чем Толстой. Договорились с Толстой увидеться в сауне вечером, так я и это, дурак, проебал – встретил в тот день приятеля, Валька из Люблино, и забыл про Толстую, мне потом рассказали, она долго ждала меня, потом плюнула, помылась одна, водочки выпила, не зря она мне понравилась, хорошая женщина.

И вот, захожу в книжный, спрашиваю девочку-продавщицу: ну, как покупается моя книга? Плохо, надеюсь? Она говорит – вы тот самый? Я говорю: увы. Она говорит: ой, я сейчас всех девчонок позову. Зовет девчонок, фотографируются со мной, я закрываю глаза на всех снимках – от стыда, но терплю это унижение, девчонки хорошие, не могу отказать. Говорю, девчонки, так как покупается моя книга, родные? Плохо, надеюсь, никто не купил? Они говорят – ой, что вы, наоборот, хорошо, продавать не успеваем, вы у нас на втором месте по продажам - после Гарри Поттэра, конечно. Я кричу тогда - нет, нет, кричу как зверь, подбегаю к покупателю, вырываю у него мою книгу, подписываю ее словом «нет!», и кричу:

- Ведь это уже все не то, я ведь за это время, я столько понял, я теперь, я иначе, совсем иначе, все это!

И не кричу уже, а шепчу:

- Ведь это все я вовсе не о том, не о том…

И я пытаюсь сжечь свои книги, и магазин, и себя. И я плачу. И со мной плачут девчонки-продавщицы. Они не знают, как мне помочь.

Одна из них забирает меня домой, в Зеленоград, я неделю у нее живу, она кормит меня варениками, отогревает. Она поет мне. Я засыпаю у нее на белых коленках.