Пиар добра или как просрать всё

И вдруг, через неделю и что-то около того, после нашей с Кисой пятой записки с мольбами о любви и страсти, Эллу вызвали к доске.

А Элла встала и заявила:

- Я не выучила.

- Что? – не поверила своим ушам учительница. – Ты? Не выучила? А, ты плохо себя чувствовала, наверное. Ну ничего, садись, Эллочка.

- Нет! – настаивала Элла. – Я хорошо себя чувствовала. Просто не выучила.

- Но почему? – поразилась учительница.

- Просто так, - сказала Элла, глядя куда-то в окно.

- Но Элла, - сказала учительница подавленно. – В этом случае… Я должна поставить тебе двойку.

- Ставьте, - безразлично сказала Элла и села.

В классе воцарилась гробовая тишина. Было слышно, как движутся относительно друг друга молекулы в воздухе.

Буквально за неделю Элла получила несколько двоек. Она часто и беспричинно стала смеяться на уроках. Потом на уроках она стала демонстративно расплетать свою косу. Мы ведь в классе всегда видели ее косу только заплетенной, коса была толстая, черная. Когда Эллочка вдруг на наших глазах, прямо на уроке, взяла и расплела ее, все ахнули. Это было целое море иссине-черных волос, густых, как хвост мустанга, отливающих здоровьем, смоляных волос. Если бы в те годы была реклама шампуней, Эллочку на коленях умолял бы о контракте на двадцать лет Л’Ореаль.

А потом Эллочка стала ходить в школу только в парадной форме, с белым передником. Учитель сразу спросил Эллу:

- Элла, почему ты в парадной форме? У тебя какой-то праздник? День рождения, наверное! Ребята, поздравим нашу Эллу с этим прекрасным…

- Нет, - сказала Элла. – День рождения у меня был давно. А сегодня… Просто хорошее настроение.

В классе над выходками Эллы ржали, но уже не зло, с явным уважением. Появился в поведении Эллы тот протест и вызов, который сразу заставил ее уважать.

Только мы с Кисой знали, почему Элла так изменилась. Мы не сразу поняли, конечно. Но когда поняли, сразу решили никому не говорить. Мы решили хранить тайну.

Мы смотрели, как на переменах она мечтательно смотрит в окно. А однажды девочки из нашего класса прыгали на перемене через резинку, было тогда у девочек такое нелепое развлечение. И Элла подошла на своих непослушных кривых ходулях к девочкам, и сказала:

- Я тоже хочу попробовать.

Девчонки изумленно дали ей попробовать. Конечно, она тут же запуталась в резинке и упала. После любой обиды она часто плакала. Ее легко было довести до слез. А тут она не заплакала, встала и еще раз попробовала. Снова упала, встала и рассмеялась сама своей нелепости, извинилась перед девчонками и снова стала прыгать. Так она пропадала целую перемену, потом с разбитыми напрочь коленками, но страшно довольная, она снова пошла на урок, где тут же получила двойку, за то, что вместо сочинения о муках Чацкого при виде Грибоедова написала в тетрадке для сочинений стихи. О любви. Свои стихи. О своей любви. К некоему N. Стихотворение так и называлось: «Прекрасный незнакомец N». В классе у нас над этим наивным стихом попытались было поржать пацаны. Но девочки, которые нравились этим пацанам, пригрозили пацанам полным лишением всех эротических надежд, а потом переписали себе стихи Эллы.

Когда мы с Кисой поняли, что натворили, нас охватил ужас. Я, как писатель, понимал, что несу писательскую ответственность за все, что случилось. Киса, хотя и не был писателем, а собирался стать летчиком-испытателем, тоже чувствовал некую ответственность, перед небом – ответственность испытателя. Мы решили, что выход один – продолжать переписку. Было бы слишком жестоко сейчас лишить Эллу света, который пришел в ее мрачную жизнь.

Мы написали Элле новую, явно вызывающую записку, в которой было сказано: «Элла, невыносимо терпеть эти муки. Давай увидимся и сгорим в огне настоящей любви».

На следующем уроке Элла вдруг подняла руку. В классе пронесся вздох разочарования. Элла давно не тянула руку, ничего не учила, коллекционировала двойки, и как говорили учителя, «катилась по наклонной плоскости».

Учитель алгебры, напротив, был приятно удивлен поднятой рукой Эллы и сказал:

- Ну, наконец-то, Эллочка, я снова тебя узнаю. Пожалуйста, иди к доске.

Эллочка своей корявой походкой вышла к доске, и глядя куда-то в окно, негромко и нежно произнесла:

Прекрасный незнакомец N,

Мой милый друг,

Не знаю я кто ты,

Но всех на свете лучше ты,

Не знаю я куда писать тебе ответ,

Но знаю что тебя на свете лучше нет,

И не разлучит нас беда.

На твой вопрос

в письме твоем последнем

отвечу я, конечно: да!!!

Шок был всеобщим. На глазах у девочек стояли крупные слезы. Все охуели. Учитель тоже. Но попытался все свести к шутке и рассмеяться, но весь класс сурово посмотрел на него как на выродка, и он, поняв, что может реально обосраться как педагог, закашлявшись, произнес:

- Ну что ж, Элла. Прекрасные строки. К алгебре это имеет, конечно, косвенное… Ну, что я могу сказать… Молодец, Элла. Садись.