Пиар добра или как просрать всё

Вот и все. Дома. Диван или пол. Падаю навзничь, и ползу, чтобы занять удобную позицию, и наблюдать, как будет дальше высовываться вселенская закономерность. Но она страшно осторожная. И дальше того, что высунулась сегодня утром, не высовывается. Приходится закрепиться на этой высоте. И скрытно наблюдать. Ждать случая для следующей атаки. Каждую высоту в познании отбиваю у тьмы неведения – с боем, каждый бугорок – с боем, а сколько потерь. Но такова она, трудная и опасная, грязная, чисто мужская работа мыслителя. Не простого мыслителя, который идет в ногу со своим временем и своим поколением пидарасов и думает о том, как нам отпиарить Россию. А мыслителя, опережающего время, идущего впереди, там, где опасно, где мины, где рвы, где швы, мыслителя-разведчика, мыслителя-диверсанта, философа-парашютиста, лазутчика философии.

Да, я всегда был именно такой – лазутчик. Я всегда искал не золотые врата, а тайный лаз. Много раз я по-пластунски переползал линию возможного, переползал скрытно, ночью, используя маскхалат, а в качестве маскхалата часто использовал свою одежду, вываливая ее либо в грязи, либо в снегу, в зависимости от времени года и характера ландшафта. Перекусывал ножницами колючую проволоку, которую натянул враг и пропустил даже через нее ток. А иногда ножниц не было – забыл, блядь, в штабе, когда курил над картой, и приходилось перекусывать зубами проволоку, и пропускать через себя ток. Больно, блядь. Но я шел дальше. Полз, точнее. Идти в этих условиях сложно и опасно, нельзя идти. Ползком, потихоньку, по-пластунски. Мыслитель-пластун. Прополз немного – затаился, по такой схеме. Если пустили ракету и навели прожектор – замри и притворись частью ландшафта. Вот, наконец, враг успокоился, или ракеты кончились, снова тьма и тишина. Можно ползти дальше. Цель – добыть языка. Который может рассказать, какой у врага план. Я добыл множество языков в войне добра со злом, войне, которую всю жизнь ведет каждый герой. Часто этим языком был я сам. Но это не умаляло моего подвига. Даже наоборот. Не каждый может в качестве языка привести сам себя. Потому что не каждый может что-то важное сообщить в штабе.

Часто на этой войне герой погибает. И получает героя – посмертно. Это самая престижная номинация для героя – получить героя посмертно. Эта суровая и бесполезная награда котируется у нас, пластунов и парашютистов добра, намного выше прижизненных цац, на которые сбегаются телочки, чтобы их потрогать, а их за это ебут. Герои выше этого. Точнее, герои ниже этого. Потому что они ползут по-пластунски, от бугорка к бугорку, от высоты к высоте, по самой земле, у самой земли, во имя жизни на земле блядь.

Одиннадцатый автомат

Когда я ехал домой в компании сосен, я думал о том, как мне теперь показаться на глаза военруку Тамерлану Давыдовичу, который дал мне такую хорошую характеристику, и которого я так подвел. Я понял, что показаться на глаза ему мне никак нельзя.

Так я и сделал. Приехав домой, я скрывался от Тамерлана Давыдовича. Потом я себе этого не простил. Много есть вещей, которые я себе не простил. Тамерлан Давыдович – в этом постыдном списке.

Этим герой резко отличается от пидараса. Пидарасы легко забывают все гадости, которые натворили. Именно поэтому пидарасы всегда веселые. Герои всегда хмурые. Потому что каждый герой помнит множество случаев, когда вел себя не совсем по-геройски, ряд случаев, когда вел себя не очень по-геройски и, наконец, пару-тройку случаев, когда вел себя вообще не по-геройски, то есть, реально обосрался. Герой всю жизнь носит в себе, помнит и анализирует все свои просеры, всю жизнь бичует себя, хлещет себя по бокам и щекам за такие вещи. А пидарас ничего не носит в себе и хлещет текилу.

Дальнейшая судьба капитана Немо – начальника училища имени Андропова – мне неизвестна. Думаю, она была печальна, как судьба любого романтика. Скорее всего, он затонул.

А вот дальнейшая судьба Тамерлана Давыдовича мне известна, и именно поэтому я никогда не прощу себя за то, что не показался ему на глаза, не пришел к нему покаяться, что подвел его.

Много позже моего бегства из мест, где пуговицы в ряд золотом горят, вокруг начались перемены. Я расскажу о них подробнее потом. Эти перемены выразились в том, что все, во что верил Тамерлан Давыдович, все, за что он боролся – просралось и проебалось. Это сделал кубаноид хуев, упомянутый много выше.

Тамерлан Давыдович был герой. Конечно, по-своему. Везде ему виделись трупы. С этим жить не каждый сможет. А он жил. И учил детей в школе – прятаться от вспышки справа, и вспышки слева. Тамерлан Давыдович вел свою личную, непримиримую войну с блоком НАТО. А вести войну против НАТО очень нелегко, будучи учителем в школе маленького южного городка. А он все равно вел. Кто же он после этого? Герой.