[email protected] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Плечом к плечу выстроились сияющие яркими огнями рестораны, из которых распространялись в пространстве немыслимо вкусные ароматы. Официанты не стеснялись в борьбе за клиента и чуть ли не за руку затягивали жаждущих вкусить чудеса кулинарии в оазис обжорства. Новые Гаргантюа поднимали большие рюмки холодной водки и бокалы с пивом, уминали креветки в чесночном соусе и жареных кальмаров, вкушали улиток запечённых в сыре и поглощали дюжины свежайших устриц, разложенных на горках льда. Любители восточной кухни заказывали суши и сашими, которые немедленно подавались к столу в огромных кораблях- подносах, где красовались рыбно-рисовые композиции, густо посыпанные янтарными россыпями лососёвой икры. Каждые пять минут шустрые мальчики меняли тарелки посетителей и водружали на столы следующие порции кулинарных шедевров. Форель и лососина, утонувшие в белом соусе, завершившие юную жизнь на вертеле куры и перепела, филе- миньоны в грибном омуте, жертвенные бараны, отдавшие свои ноги и рёбра на ублажение гурманам, — все это гастрономическое великолепие планомерно перекочевывало в необъятные желудки несчастных беженцев. Щекочущий аромат чёрного кофе и коньяка выдавал столы, где скромная трапеза подходила к финалу. Мощные оркестры пытались перекричать звон бокалов и речи тостующих, но удавалось это сделать только врезав натуральный гопак или фрейлакс.

Волны Днепра вальяжно накатывались на ступени набережной, аккомпанируя атмосфере всеобщего тотального удовлетворения.

Алекс свернул в один из переулков, и они подрулили к парадному входу старинного пятиэтажного дома. На стене дома висела большая мемориальная доска в виде крышки от рояля. Медный нос-картошка выпирал из литого барельефа и упирался в несколько нотных знаков, вычеканенных рядом. Под нотными знаками Филимон разобрал строчку стихотворения: «Куда уехал…», — попытался прочитать он текст песни выдающегося покойника, но Алекс упредил его:

— Гений местного разлива. Прожил сто лет, написал одну удачную песню, но в конце жизни сошёл с ума и стал утверждать, что ноты этой песни украл со стола у Моцарта, с которым лично встречался. Многочисленные дети поспешили сдать его в больницу, но он, им в отместку, успел завести роман с медсестрой, заделать ей ребёнка за три дня до смерти и переписать завещание в её пользу. Теперь она продала его квартиру одному из потомков Гершвина. Мы с ним иногда слушаем музыку пращура под рюмку горилки.

Они поднялись в квартиру на втором этаже и по-быстрому поужинали. Для поправления здоровья выпили по стаканчику «Саперави», закусили душистым чёрным хлебом с брынзой и огромными чёрными маслинами.

Алекс постелил Филимону в большой комнате, а сам отправился в спальню. Рассовав сумки по углам, Фил принял душ и мечтательно потянулся к белоснежной подушке. Его взгляд поймал в углу комнаты неприметный в свете торшера компьютерный центр, и он замер в недобром предчувствии. Осторожно, словно сапёр обезвреживающий бомбу, он нажал на кнопку пуска и заглянул в свою нью-йоркскую почтовую корзину, не обнаружил там ничего, кроме штрафной квитанции за проезд на красный свет и вернулся в исходную точку.

Он затаился на несколько минут, ожидая появления на экране озабоченного лица Натали либо обозлённого профиля Давида, но экран был пуст.

Его потеряли.

Словно гора свалилась с плеч Филимона.

Нет, было немножко жаль призрачных надежд на флирт с симпатягой Натали, но чувство свободы было дороже. Он растянулся на диванчике и закрыл глаза.

Не спалось.

Фил повернулся с боку на бок, вспушил подушку, несколько минут полежал с закрытыми глазами и резко встал с кровати. До конца не понимая, что с ним происходит, он включил компьютер и пальцы сами забегали по клавишам.

«Прямо напротив парадного входа дома номер 12, на противоположной стороне улицы Большой Житомирской находились молочный и хлебный магазинчики.»

Тыльной стороной ладони Филимон вытер со лба холодную испарину, с тоской взглянул в окно, где в тусклом свете уличного фонаря мелькали тени запоздалых прохожих, и вновь опустил пальцы на клавиши киборда.

«… По утрам в магазинчики завозили свежее молоко в бидонах, творог, густую сметану, вкусные круглые сырки в шоколадной глазури и, конечно же, горячий украинский хлеб, который доносился покупателями до дому в весьма обглоданном состоянии — как правило, без хрустящей корочки и зажаренного края.

Улица была оживлённой, по ней бегали не только троллейбусы двух маршрутов и грузовые фургоны, но и «эмки», «москвичи», «победы», а иногда следовали целые кортежи огромных чёрных лимузинов.

По всем папиным заветам нужно было дойти до перехода и вместе со взрослыми перейти улицу на зелёный свет, но магазин был так близко, а до любого перехода — такая долгая дорога.

— Побежали! — крикнула Верка и мигом перелетела через проезжую часть. Она была абсолютно уверена в том, что шустрый Филька последует за ней, но оглянувшись увидела, что он замешкался, футболяя ногой каштаны в зелёной колючей кожуре.