Петру Гроза

Позднее Петру Гроза узнает, что после жестокого подавления революции 1848 года группа трансильванских румын в знак протеста против социального и национального гнета перешла к тактике так называемого пассивизма — неучастия в политической и общественной жизни. По от этого «непротивления злу насилием» страдали прежде всего народные массы, это мешало их борьбе. Стали понимать это и «пассивисты» и постепенно начали действовать, хотя тоже мирно, без крови и насилия. В 1881 году создается Румынская национальная партия Трансильвании. В ее программе стояли требования автономии, права свободного применения румынского языка в административных и судебных органах, назначения служащих румынской национальности, обеспечения школьного обучения на родном языке, пересмотра закона о национальностях, расширения избирательного права. Руководители движения пытались осуществить свою программу при помощи целой серии меморий — прошений, адресованных венскому императорскому двору. Эти прошения подолгу писались, редактировались, обсуждались, и нередко их отправление задерживалось в ожидании «подходящего момента». Наиболее яркий пример ожидания «подходящего момента» — работа над «Меморандумом». Еще на учредительной конференции Румынской национальной партии в 1881 году было решено написать документ о тяжелой доле румынского населения Трансильвании самому императору. Больше десяти лет готовили этот документ. В нем разоблачались национальный гнет, коррупция, злоупотребления властей, фальсификация выборов, обезземеливание крестьян. Составители «Меморандума» и несколько сот активистов отправились пешком в Вену. Они надеялись, что император Франц-Иосиф примет их, выслушает и постарается облегчить страдания своих подданных. Но Франц-Иосиф и слушать не пожелал о приеме делегации. Текст «Меморандума» в нераспечатанном пакете был переправлен будапештскому королевскому правительству. Активные составители «Меморандума» были преданы суду. В мае 1894 года в Клуже состоялся судебный процесс меморандистов. Десятки людей были осуждены на длительные сроки тюремного заключения. Был развеян дух так называемого пассивного сопротивления, попытка воззвать к совести всесильной австро-венгерской монархии потерпела полный крах.

В те дни в доме коштейского священника только о процессе и о судьбе заключенных и шел разговор. И это не ускользнуло от любопытного и островосприимчивого мальчика. Свои стихи и песни о страдальцах сочиняла тетушка Асинефта, молилась по ночам за их спасение.

Петру часто не мог уснуть и все думал: отчего это такая несправедливость кругом? А отец просит и просит бога за всех. Когда же этот бог услышит его молитвы? Когда же он опустится наконец на землю, чтобы свершить суд, о котором так часто упоминает тетушка Асинефта?

Среди арестованных и осужденных по делу о «Меморандуме» был отец Лукач. Петру его хорошо знал, это друг отца, такой же священник. Как же это его осудили? Почему бог позволил это? Мальчика мучили эти вопросы, а ответа он так и не мог найти.

Злодеи в образе Стату-лалмэ-барбэ-кота из сказок тетушки Асииефты приходили во сне, и не только во сне. Подрастающий мальчик узнавал их на улице, они глядели на пего со страниц газет, с портретов.

Однажды, за много лет до того, как в пражском трактире «У чаши» бессовестные мухи наследили на портрет императора Франца-Иосифа, старший сын Адама Грозы устроил над этим же портретом своеобразную экзекуцию: выколол императору глаза, один ус вырезал, а другой закрасил фиолетовыми чернилами, нарисовал широкополую шляпу, ко рту пришпилил булавкой живого майского жука. Подозвал своего слепого друга, объяснил ему, что сделал, а когда жук задвигался и зажужжал, сказал серьезно: «Это его величество речь держит, обращается к народу». Придет время, и Петру поймет, что выколоть глаза императору Францу-Иосифу на календаре — это еще ничего не значит. В каждом селе есть свой Франц-Иосиф. Их так много развелось, что со всеми и пе справишься.

— Так всегда будет? — спросил он отца.

— На это его воля, — ответил Адам Гроза и показал на икону.

Когда Петру спрашивал учителей, почему же так плохо на земле, то получал такой же ответ, как и от отца: бог все знает, бог все делает, бог обо всех заботится. Там, на небесах, свершаются судьбы всего сущего на земле. И Петру Гроза засомневался: а может быть, он неправильно сделал, что не пошел по пути отца, может быть, будучи поближе к богу, он бы спросил его, что нужно делать, чтобы пришла на землю та справедливость, которую все ищут и которая во власти одного бога?

Он все чаще задумывался над тем, что многие подымавшиеся на борьбу за справедливость были выходцами из семей священников, даже сами были священниками, как отец Лукач. Кому же тогда помогает бог? Он спрашивал у детей венгров, помогает ли им их католический бог. Спрашивал у детей евреев, как помогает им их бог. Но дети этого не знали. И взрослые тоже.

А восставшие всегда падали. И всегда несправедливость брала верх над справедливостью.

Почему?