Петрашевцы

Журналист А. В. Безродный (псевдоним, настоящая фамилия — Н. В. Шаломытов) поведал на основании документов сенатского архива о следующем эпизоде, 14 октября 1848 г., оказавшись в камере следственного пристава Зануцци, Петрашевский стал случайным свидетелем грубого обращения пристава с офицером Кондратьевым, вмешался в их разговор и потребовал от пристава немедленно изменить свое поведение. Тот назвал свидетеля сумасшедшим. Кондратьев уклонился от жалоб, но Петрашевский тут же написал подробный рапорт петербургскому обер-полицмейстеру, а когда узнал, что Зануцци не наказан, то написал прошение в Сенат. Сенат затребовал от управы благочиния, где служил Зануцци, материалы дела. В сенат было направлено объяснение пристава, представившего Петрашевского ненормальным, дерзко вмешавшимся в чужой разговор. После этого Сенат обратился к петербургскому военному губернатору и к министру внутренних дел (!), которые согласились оставить жалобу Петрашевского без последствий, что в свою очередь было утверждено и на заседании Сената. Но когда в управу благочиния пошла соответствующая бумага, где требовалось взыскать с Петрашевского гербовые пошлины, то наступил уже год 1850-й и истец находился на каторжных работах в Сибири[87].

О другом подобном случае, явно со слов самого Патрашевского, рассказал в сибирских воспоминаниях Ф. Н. Львов. Петрашевский считал, что чрезмерные строгости во время следствия над петрашевцами, как и судебные кары, объяснялись, помимо всего прочего, и личной ненавистью министра внутренних дел Перовского, вызванной общественной и юридической непреклонностью руководителя кружка. «Перовский же, — писал Ф. Н. Львов, — сделался личным врагом Петрашевского по следующему обстоятельству. В преобразованной Петербургской городской думе Петрашевский предложил себя к выбору в секретари думы и налитографировал программу, из которой видно было, что полиция будет устранена от многих хозяйственных распоряжений по городу, а домохозяева получат определенные гарантии относительно неисправных жильцов и против притязания полиции. Министерство предложило своего кандидата, и неправильными выборами доставило ему место секретаря. Петрашевский завел с министерством по этому случаю процесс в Сенате и уже в крепости получил отказ на свою просьбу»[88].

Если только Львов с Петрашевским не смешали этот случай с предыдущим, описанным Безродным, то, значит, Сенат одновременно рассматривал две тяжбы непреклонного одиночки с могущественным министерством.

Петрашевский не ограничивался в своей практической деятельности только административно-судебными акциями, ему очень хотелось воплотить в жизнь социалистические идеи Фурье. Одно из таких мероприятий описано в воспоминаниях В. Р. Зотова. Петраше»-ский решил своих крестьян в деревне Новоладожского уезда Петербургской губернии объединить в фалангу, построил светлый, просторный фаланстер, объяснил крестьянам все преимущества жизни в общем доме, но перед переселением крестьян в это «общежитие» оно дотла сгорело[89].

Многие современные исследователи (например, В. Р. Лейкина-Свирская) считают очерк Зотова сплошным вымыслом, между тем в сохранившейся до наших дней Деморовке (так была названа усадьба после ее перехода к сестре Петрашевского, Софье, вышедшей замуж за П. Ф. Демора; ныне Деморовка относится к Волховскому району Ленинградской обл.), местные жители рассказывают историю о пожаре и показывают то место, где стоял фаланстер. Вряд ли они читали воспоминания Зотова. А дом Петрашевских сохранился в перестроенном виде.

Петрашевскому настолько страстно хотелось увидеть практическое воплощение на земле фурьеристских идей, что он в завещании, написанном во время заключения в Петропавловской крепости, отдавал треть своего имущественного наследства для отправки в Париж главе фурьеристов Виктору Консидерану, чтобы на эти средства был построен фаланстер. А еще раньше, в самом начале крепостного заточения, 28 мая 1849 г., Петрашевский предложил царю (среди других проектов) послать Консидерану 200 тыс. рублей ассигнациями взаимообразно для строительства фаланстера под Парижем.

Почти совсем нереализованными остались медицинские познания и интересы Петрашевского. По словам Д. А. Кропотова, он «большой охотник пользовать камфорой, и тетрадь с рецептами и теорию лечения носит с собою в кармане. Камфора в разных видах стоит у него в кабинете. Большего удовольствия ему оказать нельзя, как попросить совета от болезни и чего-нибудь камфорного»[90].

Петрашевскому удалось осуществить лишь небольшую долю задуманного, и прежде всего — создать знаменитый кружок.

Глава 3 ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КРУЖКА ПЕТРАШЕВСКОГО В 1845–1847 гг.

Нет точных данных о времени возникновения постоянных собраний у Петрашевского, получивших затем название «пятниц», т. е. на каком-то этапе приуроченных к этому дню каждой недели. Но ясно, что до 29 мая 1845 г., даты смерти отца Петрашевского, скупого и нелюдимого, ни о каком обилии гостей в отцовском доме не могло быть и речи.