Петр III

Текст отречения говорит о том, что императрица старалась предусмотреть все лазейки и лишить свергнутого супруга возможности вернуть престол, ссылаясь на какой-либо плохо продуманный пункт. «Во время кратковременного и самовластного моего царствования, — говорилось в документе, — я узнал на опыте, что не имею достаточных сил для такового бремени, и управление таковым государством, не только самовластное, но какою бы ни было формою превышает мои понятия, и потому и приметил я колебание, за которым могло бы последовать и совершенное оного разрушение к вечному моему бесславию... Я добровольно и торжественно объявляю всей России и целому свету, что на всю жизнь свою отрекаюсь от правления»⁴³. Он обещал «даже не домогаться того никогда посредством какой-либо посторонней помощи». Имелась в виду Пруссия.

Панин сообщил Ассебургу, что, требуя от мужа формального отречения, Екатерина «указала ему самые выражения, которые следовало употребить. Пётр написал акт своею рукой и был препровождён из Ораниенбаума в Петергоф в одной карете с... Воронцовой»⁴⁴. Рюльер добавлял, что, когда экипаж тронулся, слуги кричали: «Батюшка наш! Она прикажет умертвить тебя!» Однако усилия понадобились как раз для того, чтобы защитить свергнутого государя.

По свидетельству Панина, солдаты были так «возбуждены» против Петра, что Никите Ивановичу пришлось самому отбирать наименее озлобленных и составлять «батальон в триста человек, который и был расположен... вокруг павильона, где поместили Петра... чтобы отвратить пьяных и усталых солдат от возможности покушения». Несчастный монарх «просил как милости, чтоб ему оставили графиню Воронцову». Сцена произвела на Никиту Ивановича тяжёлое впечатление. «Я считаю несчастьем всей моей жизни, что принуждён был видеть его тогда, — сказал он Ассебургу, — я нашёл его утопающим в слезах»⁴⁵. Пётр старался «поймать руку Панина, чтобы поцеловать её», а Воронцова «бросилась на колени, испрашивая позволения остаться при нём». Вельможа постарался поскорее уйти и передал ответ императрицы через другое лицо: разрешение дано не было.

В то время, когда низложенный государь «даже не просил о свидании с императрицей», вымаливая себе подругу жизни, солдаты вообразили, что сановники пытаются помирить супругов, и подняли крик. «Они стали приставать ко всем проходившим мимо, — писала Екатерина, — ...заявляя, что помирают со страху... как бы этот старый плут Трубецкой не обманул меня — “...чтобы ты погибла и мы с тобой, но мы его разорвём на куски”. Я пошла к Трубецкому... и рассказала ему, что происходит... Он в ужасе умчался в город. После этого я отправила свергнутого императора в сопровождении Алексея Орлова, ещё четверых офицеров и отряда солдат... в место, именуемое Ропша... на то время, пока будут готовить соответствующие его положению комнаты в Шлиссельбурге»⁴⁶.

Будь у Петра преданные союзники, они могли бы попытаться сыграть на противоречиях в лагере сторонников Екатерины. Но государь не завоевал себе друзей, и с момента отречения люди из его круга больше не появлялись на сцене. Отныне речь шла только о соперничестве двух влиятельных группировок, приведших императрицу к власти. Они вытеснили остальные силы с придворных подмостков и приковали к себе внимание публики. Их скрытая, но ожесточённая борьба ознаменовала собой почти два десятилетия екатерининского царствования.

Начало ей было положено действиями Орловых, привёзших Екатерину в столицу «раньше срока» и спровоцировавших гвардию «выкрикнуть» её самодержицей. Не стихала эта борьба и в следующие дни переворота. Обратим внимание на характерную форму отречения Петра. Свергнутый монарх отказывался от престола не в чью-либо пользу, а как бы в пространство. К кому после него должна перейти власть, документ не оговаривал. Как мы помним, Панин писал, что Екатерина сама указала мужу, какие выражения использовать. Действительно, словосочетания: «узнал на опыте», «превышает мои понятия», «приметил я», «всей России и целому свету» — характерны для императрицы. Вероятно, существовал черновик отречения, составленный государыней и посланный в Ораниенбаум вместе с гофмейстером Измайловым.

Текст отречения представлял собой компромисс между сторонниками самодержавной власти Екатерины и теми, кто хотел видеть на троне её сына. Ни одна из группировок не получила перевеса. Никита Иванович не сумел включить имя своего воспитанника в документ. Но и супруга свергнутого монарха не упомянута в нём. Поле для игры оставалось свободным. Кроме того, своё слово могли ещё сказать Сенат и Совет: ведь отречение не оговаривало форму правления, которая установится после Петра III.

Поначалу казалось, что гвардию легко успокоить, отменив нововведения Петра III в области формы и строя. Что Екатерина и сделала 2 июля. Однако этот указ лишь закреплял уже сложившуюся ситуацию — ведь на деле от раздражавших немецких порядков отказались ещё 28-го в ходе переворота. Искра мятежа продолжала тлеть во взбудораженной полковой среде.

«Наши общие интересы»