По сути, это была программа секуляризации. В позднейших документах и Петра III, и Екатерины II содержались сходные требования. Но Елизавета не перевела монастырские и архиерейские земли в казну, а только изъяла их из управления Церкви. Указом 19 февраля 1762 года дело было доведено до логического конца. Создавалось специальное учреждение — Коллегия экономии — для управления бывшими церковными имениями. В сами имения, наконец, отправились государственные управляющие. Крестьяне (более двух миллионов душ) освобождались от барщины и обязаны были платить казённый оброк. В их пользовании оказалась земельная запашка, на которой они прежде работали во благо монастырей, что существенно увеличило размер наделов. Само по себе это улучшало положение земледельцев, а разбогатевшие могли свободнее записываться в купцы и перебираться в города11.
Штелин подчёркивал прямую связь между замыслами Петра I и секуляризацией, к которой приступил его ученик: «Император... трудится над проектом Петра Великого об отобрании монастырских поместий и о назначении особенно Экономической коллегии для управления ими. Генерал-прокурор Александр Иванович Глебов сочиняет об этом Манифест... Он (Пётр III. —
Если бы император ограничился документом Глебова, то при известном ропоте духовенства он всё-таки не вызвал бы религиозной ненависти населения. Но Пётр не мог не перегнуть палку. Секуляризация земель превратилась в изъятие церковных ценностей. Армейские офицеры врывались в монашеские кельи и дома священников и забирали оттуда золотые сосуды, кресты с драгоценными камнями, оклады богослужебных книг... 15 апреля последовал указ, запрещавший подобную практику13. Но она уже успела разозлить верующих.
Теперь каждый шаг государя в духовной сфере воспринимался как заведомое зло. Если 9 марта Кейт сообщал вполне нейтральные сведения: «Император присоединил к коронным землям монастырские владения, а взамен назначил для архиепископов и игумнов определённое жалование», то к началу мая британскому послу пришлось признать, что Пётр возбудил «превеликое неудовольствие по всей империи». А 7 июня он уточнял: «Жалобы по поводу объединения коронных и монастырских земель всё усиливаются, особливо после того, как император повелел брать в военную службу сыновей священников. Всё духовенство, и белое и монахи, единодушны в своём недовольстве»14.
Среди священнослужителей не было ни одного слоя, который новый государь не обидел бы чем-нибудь. У крупных иерархов забрали земли, сельские батюшки испугались солдатчины для детей, столичным попам запретили устраивать домовые церкви в богатых усадьбах, чем лишили серьёзного дохода. А ведь все эти люди имели возможность жаловаться прихожанам на проповедях.
Рюльер отлично разобрался в ситуации: «Пётр III приближал своё падение поступками, в основании своём добрыми; они были гибельны для него по его безвременной торопливости и впоследствии совершены с успехом и славою его супругою. ...Небесполезно было для блага государства отнять у духовенства несметные богатства, и Екатерина, по смерти его, привлёкши на свою сторону некоторых главнейших [иерархов] и одарив их особенными пансионами... без труда осуществила сию опасную реформу. Но Пётр III своенравием чистого деспотизма, приказав сие исполнить, возмутил суеверный народ и духовенство... Оно возбуждало их (прихожан. —
Мемуары Болотова показывают, что в обществе намерения Петра воспринимались однозначно как желание заменить православие лютеранством: «Он вознамерился было переменить совершенно религию нашу, к которой оказывал особенное презрение. Он призвал первоприсутствующего [Святейшего синода] архиерея новгородского Дмитрия Сеченова и приказал ему, чтобы в церквях оставлены были иконы только Спасителя и Богородицы, а других бы не было, также чтоб священники обрили бороды и носили платье, как иностранные пасторы... И хотя дело на этом до времени остановилось, однако произвело во всём духовенстве сильное неудовольствие, содействовавшее потом очень много перевороту»16.
Любопытно, что эти меры Штелин назвал «веротерпимостью»17. Однако не стоит думать, что все шаги Петра в духовной сфере клонились к оскорблению подданных. Начал он действительно с просвещенческих мер: 7 февраля, ещё до секуляризации, последовал сенатский же указ «О защите раскольников от чинимых им обид и притеснений». Штрафы, взимаемые со старообрядцев, снизились; им стало гораздо легче возвращаться в Россию18. Этот акт предварял екатерининскую политику в данной сфере.